были далеко идущие планы и намерения политической направленности. Они стали осуществляться с приходом Горбачева к власти, когда на состоявшемся весной 1986 года XXVII съезде КПСС по предложению генерального секретаря он был избран кандидатом в члены Политбюро. Но даже находясь на столь высоком партийном посту, он продолжал, однако, придерживаться линии исключительно острой критики в адрес КПСС и ее политики, быстро уловив веяния времени. На том же самом XXVII съезде, например, он вошел в конфликт даже со своим личным благодетелем Лигачевым из-за различия в мнениях насчет целесообразности предоставления функционерам партии некоторых дополнительных привилегий. Попытка применить тот же прием критики в 1987 году, на сей раз в адрес самого Горбачева, кончилась его выводом из состава Политбюро и снятием с поста первого секретаря Московской городской организации КПСС.
По возвращении в свой родной Свердловск в конце 1987 — начале 1989 года он как бы полностью исчез с арены политической жизни. Его возвращение в большую политику, как ни странно, оказалось связано опять с Горбачевым и его инициативой создания новых органов государственной власти. В марте 1989 года Ельцин был избран делегатом на Всесоюзный съезд народных депутатов, а годом позже — и на съезд народных депутатов РСФСР. 29 мая 1990 года Ельцин стал председателем Верховного Совета РСФСР.
Официально он вышел из КПСС в июне 1990 года во время ее XXVIII съезда. В июле 1991 года был избран президентом РСФСР. Способ выдвижения на такую позицию бывшего московского секретаря порождал немало толков и сомнений по поводу закулисных переговоров и сделок. Во-первых, результатом сделки с Горбачевым было само учреждение в апреле 1991 года поста президента РСФСР. Тогда взамен Ельцин обязался поддержать проект создания нового Всесоюзного договора. На самих выборах выдвинутая против Ельцина кандидатура сначала была снята, потом вновь представлена…
Так или иначе, впечатляющее большинство, полученное Ельциным в ходе выборов, давало уже ему преимущество прямого мандата, которого у Горбачева не было, что впоследствии и оказалось очень важным козырем в намечающейся между ними битве за личную власть. Очевидной была и перемена тактики со стороны Ельцина в этой их битве. На своем пути к верховной власти в стране он явно разыгрывал так называемую «русскую карту», а после ее приобретения, ничтоже сумняшеся, приступил к полному восстановлению в стране капиталистических порядков.
Тут, на наш взгляд, имеет смысл приступить к более подробному анализу ответов на вопрос: «А почему именно Ельцину удалось утвердиться в качестве лидера капиталистической контрреволюции?»
В связи с этим, во-первых, никак нельзя отвергнуть проявленную как со стороны его советников, так и его лично, значительную дозу находчивости, выносливости и даже определенной политической смелости. Так, например, во время большой забастовки горняков в июле 1989 года, Ельцину, довольно успешно делая ставку на свое сибирское происхождение, удалось наладить личные связи и укрепить свой авторитет сначала в Кузбасе, а затем и в других бастующих каменноугольных бассейнах страны.
Обеспечив себе поддержку весьма мощных в силу своей огромной концентрации и воли к борьбе слоев рабочего класса, чувствующих себя при этом особо ущемленными в правах, Ельцин сделал удачный политический реверанс и в адрес интеллигенции. Она, кстати, тоже проявляла признаки нарастающего недовольства, прежде всего, из-за лишенной практической направленности деятельности Горбачева, у которого слова постоянно брали верх над делами. Как бы идя навстречу общественным настроениям такого рода, Ельцин выдвинул идею о радикальной перестройке. Она, хоть и не была наполнена каким-либо конкретным практическим содержанием, на деле оказалась исключительно удачной в пропагандистском и политическом плане.
Вместе с тем он обещал поддержку и претензиям русского национального сепаратизма в деле образования отдельного от Союза «государства великороссов», демонстрировал стремление к восстановлению «русского суверенитета» и символики русского национализма, поощряя, наряду с этим, сепаратизм в нерусских союзных республиках. Демонстративно поддерживал восстановление религии. Однако наиболее масштабной и безоговорочной была его поддержка «рыночной экономики» и всего того, что способствовало полному восстановлению капитализма. В этом плане он решительно превосходил все, что обещал и делал Горбачев. По сравнению с ним, Ельцин проявлял несравненно большую щедрость в отношении как секторов и отраслей «второй экономики», так и «партнеров» из деловых кругов Запада, проявляющих все нарастающий интерес к советскому народнохозяйственому комплексу. Одновременно с этим возрастала и их поддержка его кандидатуры. О видимой стороне такого изменения отношения можно было судить хотя бы по содержанию и тону программ радио «Свобода» и других важных пропагандистских центров США и их западных союзников.
Именно безоговорочная готовность Ельцина принести в жертву единое общесоюзное государство СССР и довести «радикальные реформы» в России до их логического конца — до полной реставрации капитализма, — делала его признанным лидером контрреволюционных сил как в самой стране, так и за рубежом…
Кризисные явления в экономике все сильнее обострялись в результате поддержки «второй экономики» политикой Горбачева, которая, по сути дела, все определеннее ложилась на курс полного отказа от системы общественной собственности и централизованного хозяйственного планирования.
Борис Кагарлицкий в своей книге «Реставрация в России» указывает на всю иронию сложившейся при этом ситуации, когда мощнейшая кампания в поддержку «приватизации» в 1990 году происходила исключительно по каналам СМИ, все еще полностью находящимся под контролем Коммунистической партии. Однако, несмотря на всю пресловутую «гласность», ровно никакого доступа к СМИ не имели люди, выражающие хоть какие-то сомнения в отношении этого так превозносимого «всесильного рецепта в экономике», подчеркивает Кагарлицкий в своей книге.
Монополия над средствами массовой информации в то время, по сути дела, из советской уже стала капиталистической. В изданной в 1995 году книге «В чем не удалась перестройка?» советолог М. Гольдман из Колумбийского университета США утверждает, что спад советской экономики наметился задолго до 1989 года. «Удар по экономике был нанесен еще в середине 1987 года, — пишет он. — Дело в том, что результаты первых двух лет новой экономической политики, начатой после 1985 года, не были настолько значительными, как это всем хотелось бы. Это приводило к потере авторитета власти, особенно в хозяйственной области».
Впоследствии та же самая власть предприняла меры, которые дополнительно усугубили существующие кризисные тенденции и явления. К середине 1988 года положение настолько ухудшилось, что срывы происходили уже почти автоматически. Разваливались на глазах уже самые важные экономические структуры.
Наряду со стратегической и военной переориентацией тогдашней внешней политики, самое непосредственное влияние на процессы разрушения социализма в странах Восточной Европы оказал ряд решений, принятых руководством Горбачева во внешнеэкономической области. На протяжении нескольких десятилетий после Второй мировой войны между этими странами и Советским Союзом существовал такой тип хозяйственных отношений, по которому они получали на льготных условиях нефть, природный газ и некоторые другие виды сырья. Кроме того, продукции их промышленности и сельского хозяйства был обеспечен облегченный доступ к практически неограниченному рынку Советского Союза. Схемы подобного взаимовыгодного и взаимодополняющего сотрудничества существовали практически во всех областях жизни, начиная от военно-стратегической до области культуры.
По мнению Джерри Хью из пользующегося исключительным доверием со стороны властных кругов США Брукинского института, вся эта уникальная, отлаженная система международных экономических отношений оказалась разрушенной после того, как советское руководство приняло чрезвычайно резкое решение приостановить экспорт сырья в страны Восточной Европы на прежних льготных условиях. Столь крутая перемена, в свою очередь, имела эффект своеобразной «шоковой терапии» в отношении экономики этих стран и толкнула их к поиску связей с рынками Запада.
Одновременно в 1990–1991 годах стало ясно, что потеря торговли с Восточной Европой привела к потрясениям и в экономике Советского Союза. Дополнительно обострился ряд социальных проблем. Д. Хью приводит, например, данные, показывающие, как внезапное исчезновение импорта лекарственных средств и другой медицинской продукции из стран Восточной Европы самым отрицательным образом сказалось на состоянии системы здравоохранения Советского Союза.
