замороженный, вероятно».
— Как считаешь, ты с ней сработаешься?
— Не знаю, — искренне ответил он. — Не уверен, что стоит пытаться. — Ему не по душе была перспектива работать у женщины, особенно молодой, да еще и психопатки, если верить слухам. Хотя по телефонному разговору не скажешь, что она психопатка.
Он лежал и думал. Спать расхотелось.
— Наверное, она хорошенькая, — сказала Сара. — Ты в нее влюбишься и бросишь меня.
— Нет уж, — возразил он. — Обойдусь без подобных крайностей. Попробую поработать у нее несколько месяцев, а там, глядишь, подвернется местечко получше. — Сказав это, он подумал: «А как же Луис? Сможем ли мы его оживить? Будем ли стараться?»
Старик, если удастся его вернуть, найдет управу на внучку, пусть даже юридически и физически будет мертв. Он снова окажется в центре сложнейшей экономической и политической сферы, заставит ее двигаться к одному ему ведомой цели. Не случайно он собирался ожить именно сейчас, перед началом съезда демократо-республиканцев. Луис точно знал (еще бы ему не знать), на что способна женщина, которую он делает своей наследницей. Без его помощи внучка не сдвинет с места такую махину, как «Экимидиэн». «И от меня тут мало проку, — подумал Джонни. — Это было бы по плечу Сен-Сиру, но он выведен из игры. Что остается? Оживить старину Сараписа любой ценой, хотя бы для этого пришлось возить его по всем усыпальницам Соединенных Штатов, Кубы и России».
— У тебя мысли путаются, — сказала Сара. — По лицу видно. — Она уже включила ночник и надела халат. — Кто же думает среди ночи о серьезных вещах?
«Такой же разброд в мыслях, наверное, у послеживущих», — вяло подумал Джонни. Он помотал головой, стряхивая сонливость. Утром, оставив машину в подземном гараже отеля «Беверли», он поднялся на лифте в вестибюль и подошел к конторке администратора. Тот встретил его улыбкой. «А здесь не так уж и роскошно, — подумал Джонни. — Правда, чисто. Респектабельная гостиница для семей и одиноких бизнесменов, отошедших от дел. Наверное, свободных номеров почти не бывает. Кэти, видимо, привыкла жить на скромные средства».
Он спросил у администратора, где Кэти. Тот указал на вход в буфет.
— Миссис Шарп завтракает. Она предупреждала о вашем приходе, мистер Бэфут.
В буфете оказалось немало народу. Джонни остановился у порога, огляделся. В дальнем углу сидела темноволосая (крашеная, решил он) девушка с застывшим, словно неживым, лицом, без косметики казавшимся неестественно бледным. «Выражение огромной утраты, — с ходу определил Джонни. — И это не притворство, не попытка вызвать сострадание — она действительно глубоко опечалена».
— Кэти? — обратился он к брюнетке.
Девушка подняла голову. В глазах — пустота, на лице — ничего, кроме горя.
— Да, — слабым голоском ответила она. — А вы — Джонни Бэфут?
Джонни сел рядом с нею. Кэти затравленно посмотрела на него, будто ожидала, что ее сейчас повалят на сиденье и изнасилуют. «Одинокая зверушка, загнанная в угол, — подумал он. — Весь мир против нее».
«Возможно, бледность на лице — от наркотиков, — предположил Джонни. — Но почему у нее такой бесцветный голос? И все-таки она хорошенькая. Будь это нежное, приятно очерченное лицо чуточку живее... Возможно, оно было таким. Несколько лет назад».
— У меня всего пять долларов осталось, — сказала Кэти. — Едва хватило денег на дорогу в один конец, ночлег и завтрак. Простите, вы... — Она замялась. — Не знаю, что и делать. Вы бы не могли сказать... мне сейчас уже что-нибудь принадлежит из дедушкиного наследства? Могу я взять денег под залог?
— Я выпишу чек на сто долларов — отдадите, когда сможете, — предложил Джонни.
— Правда? — в ее глазах мелькнуло изумление, затем улыбка тронула губы. — Какой вы доверчивый! Или хотите произвести впечатление? Как насчет вас распорядился дедушка? Мне читали завещание, но я забыла, так быстро все завертелось...
— В отличие от Клода Сен-Сира, я не уволен, — глухо произнес Джонни.
— В таком случае вы остаетесь. — От этого решения, казалось, ей стало легче. — Простите... правильно ли будет сказать, что теперь вы работаете на меня?
— Правильно, — ответил Джонни. — Если вы считаете, что вашей фирме нужен шеф отдела общественных связей. Луис не всегда был в этом уверен.
— Скажите, что сделано для его воскресения?
Джонни рассказал. Выслушав, Кэти задумчиво спросила:
— Выходит, пока никто не знает, что он мертв?
— С уверенностью могу сказать, почти никто. Только я, да владелец усыпальницы со странным именем Герб Шенхайт фон Фогельзанг, да еще, быть может, несколько высокопоставленных лиц в транспортном бизнесе, вроде Фила Харви. Возможно, сейчас об этом стало известно и Сен-Сиру. Но поскольку время идет, а Луис молчит, пресса, разумеется...
— Прессой займетесь вы, мистер Фаннифут, — улыбнулась Кэти. — Ведь это ваша обязанность. Давайте интервью от имени дедушки, пока мы не воскресим его или не признаем его смерть. Как вы думаете, мы ее признаем? — Помолчав, она тихо произнесла: — Хотелось бы его увидеть. Если можно. Если вы не считаете, что это повредит делу.
— Я отвезу вас в «Усыпальницу Возлюбленной Братии». Мне всяко нужно быть там через час.
Кэти кивнула и склонилась над тарелкой.
Стоя рядом с девушкой, не отрывающей глаз от прозрачного гроба, Джонни Бэфут думал: «Кажется, будто она сейчас постучит по крышке и скажет: „Дедушка, проснись!“ И я не удивлюсь, если это поможет.
Ничто другое не поможет, это ясно».
Втянув голову в плечи, Герб Шенхайт жалобно бормотал:
— Мистер Бэфут, я ничего не понимаю. Мы всю ночь трудились не покладая рук, несколько раз проверили аппаратуру — хоть бы малейший проблеск... Все же электроэнцефалограф регистрирует очень слабую активность мозга. Сознание мистера Сараписа не угасло, но мы не в силах войти с ним в контакт. Видите, мы зондируем каждый квадратный сантиметр мозга. — Он показал на множество тонких проводов, соединяющих голову мертвеца с усилителем.
— Метаболизм мозга прослеживается? — спросил Джонни.
— Да, сэр, в нормальных пропорциях, как утверждают приглашенные нами эксперты. Именно такой, каким он должен быть сразу после смерти.
— Все это бесполезно, я знаю, — тихо произнесла Кэти. — Он слишком велик для такой участи, послежизнь — удел престарелых родственников. Старушек, которых раз в год под Воскресение вытаскивают из подвала.
Они молча шагали по тротуару. Был теплый весенний день, деревья стояли в розовом цвету. Вишни, определил Джонни.
— Смерть, — прошептала Кэти. — И воскресение. Чудо технологии. Может быть, Луис узнал, каково там,
— Но ведь Фогельзанг утверждает, что электрическая активность мозга прослеживается, — возразил Джонни. — Луис здесь, он о чем-то думает... — На переходе через улицу Кэти взяла его под руку. — Я слыхал, вы интересуетесь религией? — спросил он.
— Интересуюсь, — подтвердила Кэти. — Знаете, однажды я приняла большую дозу наркотика — неважно какого. В результате — остановка сердца. Мне сделали открытый массаж, электрошок, ну и так далее. Несколько минут я находилась в состоянии клинической смерти и испытала то, что, наверное, испытывают послеживущие.
— Там лучше, чем здесь?
— Нет. Там — иначе. Как во сне. Хотя во сне ты осознаешь неопределенность, нереальность происходящего, а в смерти все ясно и логично. И еще — там не чувствуешь силы тяжести. Вам трудно понять, насколько это важно, но для сравнения — попытайтесь представить сон в условиях невесомости. Совершенно новые, ни с чем не сравнимые ощущения.
— Этот сон вас изменил?
