кожа была нежно-розового цвета под стать только зарождающейся любви. С той встречи они не расставались, молодой мальчик Тсалвус даже и представить себе не мог, что у него хватит мужества расстаться с Эзолиной хоть на сутки. Так продолжалось до того злополучного дня, когда ей исполнилось восемнадцать. Тогда король Рорк Одиннадцатый поставил перед молодым Тсалвусом выбор и тот его сделал. Выбор — какое противное слово, заставляющее людей отказываться от одного, чтобы получить что-то другое. Как бы хотелось вернуть всё назад, и снова очутиться в том самом дне. Тсалвус очень часто вспоминал этот момент жизни, именно этот. Почему он не стал бороться за любовь? Сделал ли он всё возможное, чтобы добиться Эзолины? Разве она была ему нужна меньше, чем власть? Выходит, что так…
Тсалвус Первый, король Атулисы, этот могущественный человек долго накапливал в себе мужество, чтобы посмотреть последнее послание своей жены. Наконец, решился: через мгновение в центре комнаты появилось слабо мерцающее изображение Эзолины в том самом лёгком платье с разноцветными звёздочками, которое было одето на ней в их первую встречу, — самое любимое её платье.
Тсалвус Первый не посмел взглянуть в её глаза. Подойдя к изображению жены, его колени вдруг стали неимоверно тяжелы, и он упал на них. Тсалвус Первый попытался обнять Эзолину, но вместо этого поймал воздух, такой душный и спёртый, словно кабинет никогда не проветривали. Он не мог плакать, потому что, чтобы плакать нужно страдать; он не мог страдать, потому что, чтобы страдать нужно продолжать жить; он не мог жить, потому что его жизнь остановилась в то мгновение, когда Эзолина ушла. Бессмысленный взгляд скользнул по полу и остановился у мерцающих ступней.
— Если ты смотришь это послание, значит, я уже мертва, — печально начала Эзолина. — Я хотела спасти свою любовь к тебе, я… не могла иначе. Жить столько лет рядом с тобой и не чувствовать тебя — это жестоко. Тсалвус, ты всё время был чем-то занят: кому-то надо помочь, где-то поймать преступника, всевозможные деловые встречи, беседы и разговоры. Я всё терпела, потому что любила тебя таким, какой ты есть. Но… но с каждым годом было всё сложнее и сложнее. Ответь: когда в последний раз ты смотрел мне прямо в глаза? После моего совершеннолетия это произошло лишь однажды: когда родилась Каритас. Я лелеяла надежду, что тогда всё измениться, но, увы. Это был лишь мимолётный всплеск нежности. Со временем ты стал воспринимать её не как свою доченьку, а как наследника — некую особь ('особь' Эзолина произнесла с особенным отвращением и презрением), наделённую какими-то обязанностями, ответственностью и правами. Вот и вся наша семья — клубок прав и ответственности.
Ты помнишь, когда Каритас в первый раз начала ходить?! А когда заговорила?! Тсалвус, первое слово, произнесённое твоей дочерью, — это 'папа', потому что ей не хватало именно тебя. Вокруг, словно муравьи, сновали толпы нянек, родственников, воспитателей, всех, кроме одного — отца. Она часто играла возле твоего кабинета, в надежде, что ты хоть когда-нибудь оттуда выйдешь. Напрасно!
В детстве Каритас рисовала одну и ту же картинку: мужчину на сером фоне, похожего на тебя, обнимающего свою жену и маленькую девочку. Как можно объяснить этому прелестному созданию, что якобы есть в жизни вещи важнее, чем ребёнок? Ты когда-нибудь приходил на её день рождения? Каритас никогда не открывала подарки, весь вечер занимаясь только тем, что выискивала в толпе одного- единственного человека, который был либо на совещании, либо 'по делам', присылая вместо себя огромные, ничего не значащие коробки. Только я знала, что все твои подарки Каритас выбрасывала со скалы в Калевию, чтобы та уносила их прочь, подальше.
Как-то она спросила у меня, что такое смерть, и когда я ей объяснила, задала следующий вопрос: 'А наш папа умер?'.
Я понимаю, у тебя есть вещи более важные в глобальном плане, чем Каритас или я. Но как может сделать счастливым целый материк человек, понятие не имеющий что нужно собственной дочери?
Это твоя жизнь и твоя правда, Тсалвус! Я нисколько не виню тебя, потому что ты сам сделал свой выбор, никто тебя не заставлял.
Когда Каритас встретила Артёма, я вспомнила нас с тобой. Они стали воплощением моей любви к тебе и именно так я хотела доказать, что власть — не самое главное в жизни. Не знаю, получилось у меня или нет… Чтобы человек осознал чью-то значимость нужно… нужно это потерять, потому что цена любви — смерть.
Знаешь, а я счастлива! Счастлива, потому что, глядя на Артёма и Каритас, я знаю, что в мире стало одной Любовью больше…
-
Глава шестнадцатая: Конец — только начало!
Артём очнулся на белоснежном облаке. Приятная теплота нежно щекотала его тело, унося прочь невыносимую боль от неизвестного, сильного удара — последнее его воспоминание из жизни. Умер ли он или ещё жив?
Внезапно раздался громкий, неприятный скрежет, как будто кто-то разрезает металл. Артём вздрогнул и поднялся на ноги. Перед ним стоял тот самый золотой человек, который представился 'Сатаной', 'Дьяволом' и т. д. Он кричал, издавая противный писк, пронизывающий насквозь, так, что Артёму пришлось зажать уши, но даже это не помогало. Кожа золотого человека приобрела тусклый, отталкивающий цвет, потрескавшись во многих местах, словно стекло, пережившее удар. То тут, то там осколки золота падали с тела 'Сатаны' на облако, проваливаясь вниз. Он походил на жалкую, разбитую статую, разваливающуюся на кусочки под ударами молотка. Прошло всего каких-то несколько мгновений и от прежнего 'золотого' не осталось и следа. Теперь на его месте стоял, покрытый ржавчиной и разъеденный коррозией, человек из железа.
Вдруг Артёму показались знакомы черты его лица. Конечно, они были теми же самыми, что и у золотого человека, только теперь, в другом свете, лицо смотрелось иначе. Железяка, осыпавшись, замолчала. Артём подошёл вплотную к нему и некоторое время внимательно и бесстыдно всматривался в его лицо, пытаясь понять, где он раньше встречал этого человек. И он вспомнил!
— Ха! Да как же я раньше не догадался?! — радостно воскликнул Артём. — И к чему все эти понты с 'Сатаной' и 'властителем мира'?! Хотел произвести на меня впечатление?! Ну?! Получилось?! И кто теперь ты, а кто я?!
Железяка хотел что-то сказать, но его губы, больше всего покрытые ржавчиной, слиплись, поэтому смогли издать только тягучее мычание. Артём обошёл его, внимательно рассматривая со всех сторон, и, остановившись перед железным лицом, уже серьёзно спросил:
— Ведь ты — это я, правильно? Ты — всего лишь сгусток моих недостатков и комплексов, моё отрицательное 'Я'!.. Так и загнивай дальше!
Через мгновение Артём очнулся на мягкой, пуховой постели, заботливо укрытый большим, белым с серебряными звёздочками одеялом. Над ним повисло лицо Каритас, с тревогой рассматривавшее возлюбленного. Рядом на длинном диване сидел Коля, листающий какой-то весьма интересный, волшебный журнал. Впрочем, он ничуть не улыбался, с не меньшей тревогой поминутно посматривая на брата.
— Очнулся! Очнулся! Очнулся! — закричала Каритас, но тут же упала на плечо возлюбленного и горько заплакала.
— Не плач! Со мной всё в порядке, — начал успокаивать Артём, но услышал в ответ только: 'Мама!'. Ничего не понимая, он обнял Каритас и недоумённо посмотрел на брата.
— Королева Эзолина погибла… там… в подвале, — пояснил Коля.
В первое мгновение Артём ничего не понял и даже немного обиделся, думая, что его разыгрывают, но затем, вспомнив про незнакомца, вдруг разом получил ответы на все свои вопросы. Поначалу даже не поверил своим мыслям, но по лицу Коли, который силился выговорить хоть слово, но не мог, Артём убедился в правдивости своих суждений.
Прошла неделя, Артём полностью выздоровел, хотя удар, полученный от защитного поля, сломал несколько рёбер. Хорошо, что доктора-волшебники не ждут, когда кости срастутся сами, а 'помогают' им,
