согнулся дугой, скукожился, так что стал похож на ком мятой одежды. Спинка сиденья закрывала его с головой.
— Я же говорил, — пробормотал он, словно выйдя из транса, — они все так делают.
— Нет, с Чарли творится что-то неладное. И это — неспроста, — ворчал Джек, пытаясь остановить одолевавшую его зевоту. Монотонное шарканье «дворника» по лобовому стеклу усыпляло не хуже чем сеанс гипноза. Джек прикорнул на плече у Силки и закрыл глаза. От девицы шел аромат сигаретного дыма и дешевых духов. Приятный запах… Ему нравилось. Ее волосы у него под щекой, сухие и легкие, только чуть- чуть жестковаты… Как метелочки степных трав.
Макфиф подал признаки жизни:
— Ты слыхал про Бааба Второго?.. — Голос его задребезжал и дал петуха. — Тьфу, чушь собачья. Какие-то арабы, куча идиотов, налетели со своим бредом… Ведь так?
Ни Гамильтон, ни Силки не сочли нужным отвечать.
— Нет, это долго не протянется, — продолжал Макфиф.
— Хотела бы я знать, куда мы едем! — жеманно надула губки Силки.
Сильнее прижавшись к Гамильтону, она спросила:
— А ты в самом деле женат?
Игнорируя девицу, Джек заметил Макфифу:
— Я знаю, чего ты боишься.
— Ничего я не боюсь, — отмахнулся Макфиф.
— Боишься, боишься, — повторил Джек. Сам он тоже чувствовал себя так, будто брел по болоту наугад.
Навстречу из тьмы вырастал Сан-Франциско, и вот уже машина неслась по темным, безжизненным улицам — ни звука, ни огонька. Макфиф тем не менее уверенно вел машину; он делал поворот за поворотом, пока они не въехали в паутину узких переулков. Внезапно Чарли сбавил скорость… Приподнявшись над сиденьем, он вглядывался во тьму. На лице застыло тревожное выражение.
— Ужас! — вдруг захныкала Силки, зарываясь головой к Джеку под пальто. — Трущобы какие-то! Я боюсь!
Макфиф остановил машину, распахнул дверь и выскочил на мостовую. Джек последовал его примеру. Вдвоем они хорошенько осмотрелись. Из соседних окон неслась дешевая эстрадная музыка, специально для добропорядочных граждан, поглощающих сейчас свой ужин. Неровные, хлипкие звуки плыли во влажном воздухе в темноте меж ветхих домов и пустых лавок.
— Тут, что ли?.. — спросил наконец Гамильтон.
— Угу, — кивнул Макфиф. Можно было подумать, что он только-только удачно провел опознание.
Они взирали на магазинчик весьма затрапезного вида — ветхое деревянное строение, облезлая желтая краска, кое-где проглядывает подгнившая древесина. Невероятная груда хлама загромождала вход. При свете уличного фонаря Джек сумел различить налепленные на окна афиши. Блеклые, засиженные мухами листы. В щели между грязными занавесками виднелись ряды уродливых металлических стульев. Дальше, за стульями, непроницаемая тьма. Над входом в магазин укреплена кривая самодельная вывеска, потемневшая и рваная:
НЕ-БАХАИТСКАЯ ЦЕРКОВЬ.
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ВСЕМ!
Макфиф издал страдальческий стон, но овладел собой и направился к церкви.
— Оставь! — крикнул ему Гамильтон. — Поедем отсюда!
— Нет! — покачал головой Макфиф. — Я хочу. войти.
Приподняв черный зонт, он шагнул на крыльцо и принялся методично колотить рукояткой в дверь. Гулкий звук размеренным эхом пронесся по улице из конца в конец. Где-то в боковом переулке испуганно загремела пустой жестянкой бездомная дворняга.
Человек, приоткрывший дверь, предстал тщедушной и согбенной фигуркой. Он робко выглянул из-за двери, выставив нос и очки в стальной оправе. Желтые водянистые глазки подозрительно бегали. Весь дрожа, он смотрел на Макфифа.
— Что вы хотите? — спросил он гнусаво.
— Вы меня не узнаете, отец? — спросил Макфиф. — Что случилось, падре, где церковь?
Что-то забормотав, старик потянул дверь на себя.
— Убирайтесь прочь, мерзкие забулдыги! Убирайтесь — или я позову полицию!
Макфиф успел сунуть зонт в дверной проем, помешав старику запереться изнутри.
— Отче! — взмолился он. — Это ужасно! Они украли вашу церковь! И вы, отче, так изменились… весь съежились!.. Это невозможно!.. Голос Макфифа сорвался, казалось, его душили рыдания.
— Тебе надо было его видеть! — Он беспомощно повернулся к Гамильтону.
— Он был гораздо крупнее меня!
— Убирайтесь! — вновь прогнусавил тщедушный человечек.
— Неужели нельзя войти? — спросил Макфиф, не убирая зонта. — Пожалуйста, впустите нас! Куда ж нам идти? Здесь со мной один еретик… он жаждет обращения!
Человечек заколебался. Взволнованно гримасничая, он взглянул на Джека:
— Это вы?.. А в чем дело? Разве завтра нельзя? Уже глубокая ночь, я давно уже спал!..
Приоткрыв дверь, он неохотно отступил в сторону.
— Вот и все, — сказал Макфиф Гамильтону, когда они вошли. — Ты не видел прежде этот собор? Из камня, с витражами… — Он развел руками, словно показывая собственное бессилие. — Самый большой собор, какой мне доводилось видеть!
— Вам это обойдется в десять долларов, — бормотал человечек, ковыляя чуть впереди. Наклонившись, он выволок из-под прилавка глиняную урну. На прилавке пестрели листовки и буклеты. — Деньги вперед! — добавил человечек.
Роясь в карманах, Макфиф недоуменно озирался. Потом накинулся на падре:
— Но где же орган? Где свечи? У вас даже свечей не стало?
— Это нам не по карману, — ответил человечек, отпрянув назад от вопрошавшего. — Ну, так что конкретно вы хотите? Ах да, обратить в истинную веру этого еретика?
Он схватил Гамильтона за рукав, пристально посмотрел Джеку в глаза:
— Я отец О'Фаррел. Вам придется стать на колени, молодой человек. И преклонить голову пред Господом.
Джек покрутил головой:
— А всегда ли тут было так?
Отец О'Фаррел растерянно запнулся, потом переспросил:
— То есть? Вы что имеете в виду?
Гамильтон, дабы скрыть охватившую его досаду, только пожал плечами:
— Нет, ничего. Я просто так.
— Конфессия наша очень древняя, — неуверенно произнес отец О'Фаррел.
— Вы это имели в виду? Ей уже немало столетий.
Голос его задрожал:
— Она старше даже Первого Бааба. Я, право, не могу назвать точную дату. Говорят, что… Здесь он осекся.
— Впрочем… не важно, что говорят. Досужие утверждения…
— Я хочу общаться с Богом, — напомнил Гамильтон.
— Да, да, — согласился отец О'Фаррел. — Я тоже хочу, молодой человек…
Он похлопал Джека по руке; прикосновение было столь легким, что почти не ощущалось.
— …и каждый хочет того же.
— Так вы не поможете мне?
— Это очень трудно, — проговорил отец О'Фаррел. И юркнул в боковой притвор, в некое подобие кладовки, где была свалена в невообразимом беспорядке церковная утварь. Сопя и спотыкаясь на каждом шагу, священник вынес плетеную корзину, наполненную всевозможными костями, обломками, спутанными прядями волос и кусочками кожи.
