Как приятно почувствовать над собой кров, непроницаемый для ветра. Избавиться, наконец, от этого снега, бьющего в лицо, от необходимости тратить все свои силы на преодоление давления ветра. Как приятно быть в тепле (хотя здесь, вероятно, не более 10°) и сидеть при спокойном, уютном свете эека, тонущем в меховых стенах и потолке.
Спустя несколько минут наше восхищение чукотским гостеприимством еще более увеличивается: хозяйка вносит эмалированное блюдо, наполненное мелко нарубленным оленьим мясом, — нечто вроде бефстроганов, но вареное: бульон уварен до густоты и превратился в соус.
Нам кажется, что нет ничего лучшего в мире, как после четырех часов борьбы с пургой сидеть в пологе и есть такое горячее, хорошо проваренное мясо!
После мяса следует чай. В этот раз мы уже не доставали кружек — кому охота выходить снова наружу к нартам — и без всякого отвращения смотрели, как хозяйка достает блюдечки из грязного кожаного мешочка.
Чаепитие совершается истово и долго. Приятно чувствовать, как теплая жидкость проникает внутрь и, кажется, растекается по всему телу. Мы то и дело подставляем хозяйке свои блюдечки. Когда каждый сказал традиционное «тыпаак» (я кончил — я сыт) или «мури паа» (мы сыты), хозяйка приступает к мытью посуды. Во-первых, она собирает и съедает чаинки, которые расточительные гости оставили в блюдечках, потом тщательно вылизывает блюдечки и прячет их в грязный мешочек.
Теперь можно немного оглядеться. Полог Ятыргына среднего размера, метра два в ширину и несколько меньше в длину. У береговых чукчей полог больше, потому что их яранги стоят всегда на одном месте. А оленевод, стесненный условиями кочевки, не может себе позволить устроить большой полог — его тяжело выбивать каждый день, трудно добывать для его освещения жир, трудно расставлять каждый день и тяжело возить. Но и в таком пологе может поместиться много народу — если сидеть по-чукотски, поджав ноги, и тесно один возле другого.
Против нас, в правом углу за зеком сидит сейчас сам Ятыргын. Ему тепло, он снял кухлянку и до пояса голый. Кухлянки у чукчей небольшие, вроде рубашек, и двойные — мехом внутрь и наружу, их не снимают во внешней части яранги, перед тем как влезть в полог, а только очищают от снега. У Ятыргына темный мускулистый торс и, как у большинства чаунских чукчей, несколько вздутый живот. Он взял столовую доску и режет на ней листовой табак. Толстые его губы полуоткрыты, красные вздутые трахоматозные веки опущены, он осторожно берет листики и режет их на мелкие крошки.
Так проходит время до главной вечерней еды. Является и Тнелькут — он ночует в другой яранге, но заходит посмотреть, как мы устроились.
Вечерняя еда начинается с блюда вареных оленьих ребер. Хотя мы основательно поели мяса, но берем по ребру, и так же жадно, как и остальные сотрапезники, отдираем мясо.
Чукчи смотрят на нас с удивлением, даже с презрением: мы оставляем на костях немного мяса. А надо было подрезать пленку, покрывающую кость, захватить ее зубами и отодрать, так чтобы ребро осталось совершенно чистое. Поэтому после нас приходится подчищать кости другим сотрапезникам. Отведав ребер, Тнелькут удалился — он должен совершить ритуал вечерней еды в той яранге, где будет ночевать. Тнелькут очень воздержан, и единственный из всех чукчей, с которыми, мы встречались, часто у нас отказывался от второй тарелки еды.
Затем подается котел, из которого хозяйка выкладывает на доску куски вареной оленины. Каждый берет по куску и грызет его или обрезает куски своим ножом. В чукотском обиходе никаких столовых приборов, конечно, нет и все надо есть руками. Хороший нож у каждого должен быть на поясе.
Наконец, опять неизменный чай в блюдечках. После чая тотчас ложатся спать. Хозяйка подбирает с мехов, покрывающих пол, кости, оставленные обедающими, и складывает их возле эека. Котел, в котором варился суп, ставится также возле эека — в нем остается бульон. Суп чукчи не едят, но если кто Ночью захочет напиться, он пьет бульон из этого котла, зачерпнув кружкой или просто через край, наклонив котел.
В этом бульоне, не меняя его, варят мясо изо дня в день, поэтому мясо не вываривается так сильно, как у нас Нигде я не ел такого вкусного вареного мяса, как у чукчей. Правда, нигде я не был так голоден и не нуждался так в пище и тепле.
Мы с Ковтуном в этот вечер могли сразу понять основы быта чукчей и войти в него не как любопытные путешественники, а как товарищи. Прежде быт чукчей описывался обычно как первобытное существование, над которым можно свысока посмеяться и брезгливо отойти.
Проведя в общем двадцать дней с чукчами, деля вместе с ними кров и пищу, мы поняли, что все древние чукотские обычаи и житейские правила, кажущиеся столь неопрятными для культурного человека, были вызваны жестокими законами борьбы за существование среди скудной и суровой природы. Экономия пищи и-тепла — вот чем руководился в прошлом всякий чукча. Все, что может быть переварено человеческим желудком, должно быть съедено, поэтому от оленя оставались только рога и шкура, а даже кости раздроблялись и частью съедались, а частью из них вытапливался жир для эека. Съедалось также содержимое оленьего желудка — полупереваренный мох, который смешивали с кровью. Съедались, прежде как лакомство, личинки оленьего овода, которых специально выдавливали из спины оленя весной.
Чтобы сохранить тепло и сухость в пологе, нельзя заносить в него снег на ногах и одежде и нельзя часто вылезать из него. Когда вечером все жители влезут в полог, то они уже больше не выходят из него до утра; вечером в наружной части яранги остается только хозяйка или работница, которая и следит за изготовлением пищи и подает внутрь все необходимое.
Поэтому в пологе на ночь ставится возле эека и котла с бульоном «ачульхен» — железный тазик (раньше они делались деревянными), служащий ночным горшком. По мере надобности вечером и ночью хозяйка опоражнивает его, выливая содержимое «а два больших- куска плотного снега, стоящие в яранге рядом с входом в полог. Завтра при ловле оленей этот снег послужит приманкой: олени не получают соли и поэтому очень любят человеческую мочу. Так ничто не терялось в хозяйстве чукчей.
Перед сном все раздеваются. Меховые сапоги были сняты уже раньше, вывернуты и повешены для сушки на ремешках над эеком. В пологе так влажно и так ничтожен источник тепла, что одежда сохнет очень медленно, и за ночь повешенные вещи не просыхают, а лишь становятся из мокрых влажными. Поэтому, чукчи сушат обычно только свои коротенькие меховые сапоги и меховые чулки, а остальную одежду лишь тщательно очищают от снега, когда входят в полог. Из-за того, что обувь плохо просушена, у 'чукчей часто зимой мерзнут ноги.
Мужчины на ночь снимают кухлянки и штаны, а женщины свои меховые комбинезоны — «керкер» и ложатся спать совершенно голые, прикрывшись всей этой одеждой. Постели не надо, потому что пол состоит из двух слоев оленьих шкур, и единственная щель под входной дверью тщательно закрыта. Иногда, впрочем, подстилают специальные шкуры для спанья.
В других семьях оленеводов, как мне рассказывали, мужчины надевают на ночь мехом внутрь свои внешние брюки и кухлянки и таким образом сушат их.
Ночью температура внутри полога у оленеводов не высока, а в эту ночь, когда дул неистовый ветер, вероятно, была близка к нулю. Максимума она достигает вечером; когда вносят чайник и котел, но, вероятно, никогда не бывает выше 20–25°.
Гораздо сильнее колебания температуры в пологах у прибрежных чукчей, где, по измерениям доктора полярной станции мыса Шмидта, температура вечером достигает +40°, а ночью падает до +10°. У прибрежных чукчей гораздо больше жира, и они одновременно зажигают три — эека, которые даже служат и для приготовления пищи.
Хорошо спать в пологе, когда буря свистит, снег метет по яранге и ветер непрерывно хлопает шкурами. Хозяйка еще некоторое время не тушила эек, чтобы просушить обувь, он горит ровно, без копоти. При его свете видны полуприкрытые мехами тела, сплошь устилающие пол. Чьи-то голые плечи — в одной стороне, чьи-то ноги уже легли на котел с бульоном возле моей головы. Раздается разнообразный храп, вторящий пурге.
Утром слышно то же шипение пурги. Все поднимаются лениво; сегодня в виде исключения хозяйка не будет снимать полога (потому что его нельзя выбить. Эта операция выполняется чукотской женщиной каждый день; полог снимается, выворачивается и выбивается большими выбивалками, вырезанными из оленьего рога или дерева. Выбивание продолжается несколько часов и имеет целью удалить иней, осевший от дыхания на внутренней стороне шкур.
