Поэтому озеро такое беспорядочное, как будто кто нес в решете землю и просыпал в разных местах. Но это еще не Илирнейгытхын («озеро с островом»), а озеро Тытыль; с горы видно километрах в двадцати другое большое озеро в лесу. Да, в настоящем темном лесу. Очень бы хотелось добраться до этого леса, вытопить печку настоящей сухостойной лиственницей, но у нас бензин на исходе, и надо поворачивать назад.
Обратный путь мы совершаем в один день. Аэросани бойко взбираются в гору, и только на самом последнем крутом подъеме перед перевалом кажется, что машина сейчас станет. Но ничего — она тихонько вползает на перевал. Отсюда уже легко — даже дует попутная пурга, обдирающая снег с морен. На стоянке возле яранг Ионле мы забираем мешок с мясом, который оставили уезжая на перевал. Возле него мы устроили чучело с гремящей на ветру коробкой от консервов, чтобы отпугивать росомах.
На пути к базе надо еще осмотреть длинный ряд утесов в долине Лелювеем. Пока я хожу вдоль скал и изучаю слои песчаников и сланцев (а также заодно и следы пиршества какой-то лисицы или песца: хорошо видно, как она подкралась к спящей куропатке и растерзала ее в клочья), Ковтун взбирается на гору, чтобы взять засечки.
Мотор начинает стынуть, мы с Денисовым заводим его и прогреваем; шум вызывает обратно Ковтуна. На гору он поднимался без лыж по крутому крепкому склону, а теперь спустился на подветренный склон, где снег доходит ему до пояса. Все медленнее и медленнее двигается он, судорожно прыгая в глубоком снегу. Мы теряем уже надежду, что он доберется до нас; надо послать спасательную экспедицию. Аэросани делают круг, проходят возле Ковтуна, но он уже выбился из сил и не может вскочить в них на ходу. А мы не можем остановиться в таком рыхлом снегу: потом придется долго раскачивать сани. Денисов делает второй круг и останавливается на накатанной санями лыжне. Ковтун влезает усталый и мокрый.
На базе Яцыно встречает нас с восторгом: уже пять дней, как он сидит один в палатке. Охота на куропаток и зайцев надоела, другое занятие — строить опознавательный знак, пирамиду из камней на холме для привязки астропункта— также приелось.
Еще одно озеро
Между нашими двумя маршрутами в глубь хребта по Пучевеему и Яраквааму остается большой отрезок неисследованной части хребта. Следует пересечь хребет еще по какой-нибудь речке в восточной стороне впадины Лелювеем. С холмов у нашего астропункта видно значительное понижение в этой части хребта и несколько речных долин, поднимающихся к нему. Но трудно разобрать, какая из них глубже врезана и может иметь доступный для аэросаней перевал. Я выбираю восточную долину, наиболее широкую и наиболее далекую от р. Яракваам.
27 апреля после того как большие сани съездили в Чаунскую культбазу и привезли новый запас бензина, мы выезжаем для последнего пересечения Анюйского хребта. Благополучно проходим большую наледь, которая занимает значительное пространство к югу от нашего стана. Два зайца убегают в кусты; отбежав немного, они останавливаются и, подняв передние лапки, с любопытством смотрят на сани.
В десяти километрах к югу Лелювеем подмывает длинный ряд утесов. Мне нужно осмотреть их, и аэросани идут через полосу кустов и. затем вдоль подножия. Но дорога становится опасной: из наледи, лежащей южнее, сюда бегут потоки воды, и в снегу расплылись большие влажные синие пятна и полосы. Мы попадаем на узкий мыс между двумя такими полосами. Немного поколебавшись, Денисов решительно направляет сани поперек синей полосы. Скачок, брызги воды и снежной каши, сани оседают задом. Несколько мгновений неприятного ощущения: вытянет ли мотор? Мы почти стоим на месте; медленно мотор выдирает машину на сухой снег. Это, вероятно, был самый опасный момент наших поездок на аэросанях. Если бы сани застряли в этой яме, наполненной снегом и водой, не знаю, как бы мы вытащили их оттуда.
После этого происшествия мы уже остерегаемся пересекать русла под утесами без предварительной разведки.
Возле подножия хребта в долине Лелювеем стоит одинокая яранга. На звук мотора из нее выходят чукчи— и опять все знакомые лица! Кажется, теперь у нас везде в горах полно знакомых. Здесь стоят работники Теркенто — Лютом и Теулин с женой. Они гонят оленей в верховья Пучевеем, в стойбище Теркенто. Кажется, олени не пострадали от путешествия с нами, по крайней мере все они дошли сюда. Дочка Теулина глядит с изумлением, открыв ротик, на аэросани. У меня в кармане находится несколько сухарей для нее; к сожалению, нельзя разгружать сани, чтобы достать мешок с продовольствием и угостить всех.
Отсюда мы оставляем долину Лелювеем и направляемся в горы. Пасмурно, идет мелкий снег, гор не видно, и мы поднимаемся вслепую по какой-то речке, которую Теулин назвал Кыптыатам. Дно ее становится все круче, наконец мы попадаем на моренные холмы. Дальше ехать опасно — долину замыкают крутые склоны.
Экскурсия на лыжах в верховья долины показала, что перевалы из этой долины для нас недоступны, да и ведут не на южный склон хребта, а в соседние долины северного склона. Ковтун с высокой горы открыл, что долина рядом к западу гораздо больше нашей и уходит далеко в хребет. Очевидно, надо перебраться в нее. Но как это сделать? Перевал прямо к ней недоступен даже для собачьего транспорта. Придется вернуться назад и огибать подножие.
На следующий день мы спускаемся на север и по моренным холмам предгорий переходим западнее. Еще одно испытание для аэросаней — переход по пересеченной местности. Они выдерживают его с честью. Затем второе испытание: спуск с крутого обрыва речной террасы. И третье — переход по большой наледи. Здесь громадная конечная морена прежнего ледника загородила вход в долину, и река прорезала в этой морене узкую извилистую щель. Дно — сплошная наледь, по которой струится тонким слоем вода. Но сани не боятся теперь ни воды, ни наледей. Все же наледь влечет за собой иногда и неприятности: если после наледи мы идем некоторое время по твердому насту, то вода замерзает на лыжах, а передвижение по рыхлому снегу не в силах снять пленку льда, и сани сразу затормаживаются. Достаточно нескольких кусочков льда и прилипшего крепкого снега на подошве лыж— и тотчас резко падает скорость.
После очистки лыж (это надо делать на четвереньках, ножом) мы вступаем в ледниковую долину реки, которая, если судить по рассказам Ионле, называется Тылеутен. Это одна из красивейших долин хребта. С обеих сторон скаты гор с черными ребрами лав. Вверху, как всегда, они венчаются поясом черных утесов. Мрачно и пустынно.
По мере того как мы двигаемся вверх, долина разделяется на боковые отвершки. По которому из них лежит хороший перевал? Мы выбираем самый заманчивый на вид, с мягкими склонами; главное ущелье, идущее прямо на юг, что-то слишком мрачно, и дно его узко. На этот раз выбор удачен, сани легко въезжают на плоскую седловину, ведущую хотя и на запад, но уже к южной системе ущелий.
Здесь, на высоте 900 м над морем, мы ночуем. Теперь тепло, по ночам не более 20–25° мороза, и нам не так нужны дрова. Примуса и паяльной лампы хватает для согревания палатки.
Для прежнего, классического северного путешествия наш стан со стороны представлял бы странное зрелище: вместо низких нарт и лежащих рядом пушистых оленей или собак — высокий черный силуэт аэросаней с пропеллером в чехле и рядом прикрепленная оттяжками к лыжам аэросаней стоит маленькая палатка. Единственный традиционный предмет старого экспедиционного быта — пара меховых лыж, воткнутых в снег рядом с палаткой.
Но эти лыжи не всегда нужны. Сегодня, например, при подъеме на горы над перевалом лыж совсем не надо: слёг крепкий, убитый ветром. На поверхности камней цветут ледяные цветы — кристаллы льда, выкристаллизовавшиеся непосредственно из влажного воздуха, приносимого ветрами с юга. Переваливая
