— Здорово, коробейник!
Марченко вздрогнул, обернулся, на лице заиграло давно знакомое Илье выражение: свойственная тюремным холопам смесь ненависти, страха и подобострастия.
— Ой, Илья Сергеевич... Здрасьте... Ботиночки не желаете?
— Нет, я таких дорогих не ношу. Пойдем-ка... Разговор есть.
Внезапное появление бывшего «начальника» Боре не понравилось — это не сулило ничего хорошего. Однако, подчиняясь годами вдолбленному стереотипу, он покорно побрел в сторону гаражей.
Мухин оглянулся: место пустынное, хорошо просматриваемое...
— Слушай Боря, ты с Григорьевым работал, помнишь? Ну, того, что за убийство тещи сидел?..
Марченко сделал удивленное лицо. Но Илья сразу понял, что бывший информатор все прекрасно помнит.
Отработанным движением он нанес несильный, но очень болезненный удар по носу. Марченко отбросило на стену гаража. Он сполз вниз, размазывая по лицу кровь. Бывший опер схватил ханыгу за грудки, приподнял на ноги, стараясь не дышать мерзким запахом перегара.
— Ну что, вспомнил, гнида?!
— Илья Сергеевич, столько лет прошло, разве всех упомнишь...— Марченко постарался разжалобить драчуна.
— А я подскажу!..— Лицо Мухина исказила гримаса ярости.
Следующий удар пришелся по правому уху. Марченко попытался сползти вниз, но этот маневр не получился — опер крепко держал его за грудки.
— Григорьев Валентин! Ты с ним в камере ночевал. Помнишь?!
Следующий удар пришелся по левому уху.
— А он тебе сказал, как тещу убил. Молотком. Вспомнил?! — Мухин замахнулся для очередного удара.
— Да, да... Не бейте!..—заслоняя лицо руками, жалобно закричал бывший агент.
Ярость, ненависть, презрение — в тот момент Илья не пытался разбираться в своих чувствах. Перед ним стояла задача выбить правду, и он не сомневался в успехе.
Судя по чугунному тону, которым разговаривал бывший опер, Марченко понял: Мухин настроен очень серьезно — лучше сказать всю правду. Забьет еще...
— Быстро «колись», как дело было,— нехотя опустив кулак, жестко прохрипел Илья.—Начнешь вилять — похороню. На мне уже погон нет!..
Марченко, который в ту минуту смахивал на собаку, побитую хозяином, еще не оставил надежды разжалобить Мухина:
— Да, да... Я понял...
— Так говорил он тебе это или нет?..
— Нет... Сказал, домой пришел, а она готова... — Борис, весь сжавшись, произнес роковую фразу.
Илья на мгновение застыл, пытаясь осмыслить эти слова:
— Чего ж ты меня подставил, гнида?! Деньжат решил срубить?! За ценную информацию... — Удар по животу заставил Марченко согнуться пополам.— Так?!
При всем желании информатор ответить не мог.
— Я тебя спрашиваю?! — Мухин уже не вполне контролировал свою ярость.
— Да... — наконец выдохнул Марченко.
Илья снова схватил пьянчугу и процедил сквозь зубы:
— Ну ты и сучонок... Из-за бутылки мужика к стенке поставил...
— Без доказухи бы не поставили...
— Верно...—Мухин поморщился от омерзения.— Только я тебе, шкура, поверил, поэтому и «липанул» чуток...
Он оттолкнул от себя ханыгу, и тот мешком свалился на землю. Тому бы помолчать, но Марченко стало обидно:
— Сами в дерьме, а я крайний...
Эти слова резанули по самому сердцу. Мухин чувствовал, что этот моральный урод прав, а признавать свою вину было обидней всего.
Не зная, что ответить, он подобрал лежащий на земле рюкзак, со всей силы швырнул его в стену гаража и под звон осколков стекла прокричал:
— Прибью, сволочь!!
Последнюю фразу он выкрикнул уже по инерции. Одна мысль, что придется прикасаться к этой гадине, вызывала у него отвращение. Он повернулся и пошел прочь. В тот момент ему показалось, что все те годы, что он отдал службе в милиции, разлетелись вдребезги, как эти бутылки в затасканном рюкзаке.
До последнего времени жизнь казалась ему безупречной трассой, он мчался по ней на своем «мерседесе» — спокойный и уверенный в себе. Он знал, что там, впереди, могут быть крутые повороты, но надеялся, что справится с управлением. Встретив на пути серьезное препятствие, Мухин оказался к нему психологически не готов. Сколько раз он брал на себя роль преследователя — теперь приходилось выступать в роли жертвы, и эта роль ему совсем не нравилась.
Илья сидел на стуле в кабинете «убойного» отдела, хмурый, не выспавшийся, и пытался оправдаться хотя бы в глазах своих бывших коллег.
— Мужики, да если б я хоть на сотую процента сомневался, разве б пошел на такое!.. Вы ж сами опера... Иначе грош цена нашей работе! Не так, что ли?
Опера молча переглянулись. Они не любили пафоса. Особенно когда речь заходила об их грубой и — чего уж там скрывать — жестокой профессии.
— Да, конечно, я виноват,— продолжил Мухин,— не скрываю. Сегодня всю ночь не спал. А сейчас вот к вам пришел. Только я тогда не о премии думал, не о том, как «палку» срубить, а как посадить убийцу...
— От этого не легче... — прервал поток оправданий Плахов,— В чем ты там «липанул»?
— На месте происшествия нашли молоток. Фирменный. В крови. Жена Григорьева свой узнала, а он сказал, что их молоток якобы лежит в гараже. Вместе с набором. Я туда с обыском... Молоток действительно на месте. Ну, я его и забрал по-тихому, а в протокол не вписал.
— То есть Григорьев не врал?..— безжалостно уточнил Виригин.
— У него и два могло быть,— упрямо покачал головой Мухин.— Специально для обставы.
— И что, этого для суда хватило?..— В голосе Любимова послышалось недоверие.
Отвечая на вопросы, которыми его обстреливали с разных сторон, начальник службы безопасности каждый раз поворачивался к говорившему, так что приходилось постоянно вертеться, как на перекрестном допросе.
— Там еще других улик полно было. А это так, последняя капля...
— Но без нее б не осудили,— подвел итог Плахов.
Илья промолчал. Что он мог ответить на этот убойный аргумент? Он и сам уже казнил себя за тот треклятый молоток.
— И что теперь делать?..— Рогов обвел взглядом коллег.
Мухин обреченно опустил голову. Голос звучал безжизненно, словно из него выкачали всю жизненную энергию:
— Что хотите...
Разговор продолжился, когда виновник «торжества» удалился в свой кабинет в банковском офисе. Любимов сел на свое место, но тут же вскочил и принялся мерить свободное пространство шагами.
— Что хоть из себя этот Мухин представляет? Кто-нибудь узнал?..
Виригин, который в отличие от эмоционального коллеги весь разговор просидел с совершенно бесстрастным лицом, поделился известной ему информацией:
