«Не выстрелишь ты человеку в лицо, братан. Тем более человеку в такой безобидной позе. Не всем это дано, а уж подонкам вроде тебя и подавно».
Стенли опустил пистолет. Потом — ногу.
— Ты опоздал… Я ждал тебя раньше.
— Мы же не договаривались…
— На определенное время? Ты прав, не договаривались.
«Вот ты уже и оправдываешься. Когда в руке пушка — нельзя оправдываться. Нет, не получилось бы из тебя ничего толкового».
— Чего ты встал? Боишься меня? Не бойся, подходи ближе.
Стенли приблизился. Их разделяло два метра.
— Твои ребята просрали все дело. Брутелло в милиции. Мне кажется, он все расскажет. Остальных повяжут еще до утра.
— Мне нужно ехать!
— Тебе нужно было сделать это давно. Сейчас уже не успеешь. Поезд ушел.
Ухмыляясь, Актер смотрел в глаза Стенли. Так удав смотрит на кролика. И будет смотреть, даже если кролику в лапки дать пистолет.
— Скажи, откуда у тебя такое прозвище?
— Какое?
— Так звали одного хорошего человека. Он был путешественник. Неужели ты и впрямь думал, что я тебе заплачу?
Стенли вздрогнул. Попытался поднять правую руку, но пистолет, кажется, весил не один центнер.
Актер шагнул вперед. Постоял, раскачиваясь с пятки на носок и глядя куда-то выше левого плеча Стенли. Мощным, но не очень быстрым, с высоким замахом, ударом ребром ладони свалил его.
Подобрал выпавший пистолет и оттащил Стенли к пруду.
Десятки людей отдали бы последний рубль, чтобы увидеть своего обидчика в таком положении.
Впервые в жизни Стенли хотелось валяться в беспамятстве, но предательское сознание быстро вернулось. Он проклял все, что успел натворить. Пожалел каждого своего «терпилу». Спросил прощения у небес. Практически перевоспитался.
Актер стоял рядом и смотрел на него с улыбкой.
Стенли пошевелил руками и с ужасом понял, что они свободны.
— За что? — выдавил он, когда молчать стало невмоготу.
— Да как тебе сказать… Не хочу, чтоб ты меня заложил, когда тебя поймают. Рано или поздно это случится, и ты не сможешь молчать. А с твоим уходом вся цепочка рвется. Ты ведь не говорил своим… хм, пацанам, про меня. Не говорил? Сто к нулю, что сочинил красивую байку про крутых парней, настоящих высоких бандитов, которые к тебе обратились. Я прав? Знаю, что прав, но сознание того, что мог ошибиться, добавит в мою жизнь остроты.
Актер закурил, вторую сигарету воткнул между ватных губ Стенли.
— Подымим на дорожку. Потом я сверну тебе шею. Жаль, что смерть будет легкой. Такие, как ты, не должны умирать легко. Не подумай, я не маньяк.. Просто должна же существовать элементарная справедливость. Кара за содеянное.
— За что?
— Второй раз уже спрашиваешь. Переклинило, да? Бывает… Я объяснил тебе, за что. За то, что насиловал, грабил, убивал.
— Но ведь и вы тоже…
— Неправда. Я только убивал. Исключительно по приказу или в силу необходимости. Никогда — для удовольствия или от переизбытка силы. На всех моих трупах столько грехов, что… Ладно, пришла пора прощаться.
— Но ведь вы послали нас изнасиловать эту женщину!
— Было дело. Но для меня это — средство достижения цели, а не сама цель. В этом большая разница. У меня есть жена и ребенок; я защищаю их будущее. Как могу — так и защищаю. И меня, кстати, совсем не радует, что мой сын, когда подрастет, может столкнуться с такими, как ты.
Продолжая говорить. Актер в два приема разобрал трофейный газовик на части и бросил их в пруд. Следом полетел окурок.
— Не хочешь напоследок испытать счастья? Дернись, я тебя прошу. Умри как мужчина. Нет? Как знаешь… Тогда — прощай!
Актер рывком за воротник поднял Стенли…
15. Заложник
— Почему вы отправились задерживать Казарина в одиночку? — Оперативник отдела служебных расследований Управления собственной безопасности ГУВД смотрел на Волгина строго.
— Я не собирался его задерживать. Был уверен, что он давно уже скрылся из города. Но вышло так, что именно в этот вечер он вернулся в квартиру. Что ж мне, отпускать его надо было?
— Перед этим, во дворе его дома, вы задержали наркомана и передали его сотрудникам местного отдела милиции. Вы уже знали, что Казарин намерен приехать. Почему вы не обратились к ним за помощью?
— У них своих заморочек хватает.
— И все-таки?
— Знаете, есть пословица: и деревянный топор хорош, если дровосек — железный. Ответ не понравился.
— Во время беседы в ИВС вы вымогали у Казарина взятку?
— Нет. Даже мысли такой не пришло в голову. Почему-то.
— А он пишет, что вымогали… Задержание было проведено вопиюще безграмотно. Устроили стрельбу, угрожали оружием. Сотрудники ГИБДД, которые вас разнимали, дали очень интересные показания. Помните, как было дело?
— Такое не скоро забудешь.
— Согласитесь, что это больше похоже на пьяную свару, чем на задержание подозреваемого.
— Я был трезв.
О печальном итоге слежки, за Локтионовым Волгин никому не докладывал и потому на следующий вопрос ответить честно не мог.
— У вас на лице побои. Что произошло?
— Вступился на улице за женщину.
— И каков результат?
— Отбился. В связи с тем что табельного оружия меня лишили, никого задержать не смог.
— Заявление вы, конечно, не писали?
— Да знаете, как-то стыдно оперу выступать в роли «терпилы».
— Но женщине-то, наверное, не было стыдно? Могла бы написать она.
— Она убежала, пока я бился с хулиганами.
— Вчера, как мне известно, вы опять попали в передрягу?
— Да. И по факту этой передряги возбуждено уголовное дело.
— Опять защищали женщину?
— Как ни странно, да. Бывшую жену.
— Значит, бывшую?
— Вот именно.
— Ага.
Крайне содержательный диалог. Сотрудник УСБ не питал личной злобы к Волгину, но, отсидев в этом кресле два года, в каждом попавшем к нему сотруднике милиции видел потенциального подонка. Взяточника, укрывателя преступлений, одного из тех, кто, по определению, превышает власть и принуждает к даче ложных показаний. Профессиональная деформация. Сотрудники УР тоже нередко делят окружающих на три категории: потенциальные потерпевшие, обвиняемые и осведомители.
— Вот бланк. В соседней комнате напишите объяснение.
