традиционное: «Вскрыть в случае моей смерти», а внутри хранились два листа формата А4 с рукописным текстом и еще один лист, худшего качества, желтоватый, чистый, вложенный для того, чтобы записи не просвечивали через конверт. Та самая «гнилая страховка», о которой они говорили двадцать минут назад. В три часа дня Актер выкрал ее из квартиры Жанны. Конверт покоился в глубине шкафа, среди вышедших из моды шмоток, к которым Жанна давно не прикасалась. Идеальное место для тайника: Актера аж передернуло, когда он до него добрался. Именно тот случай, про который он говорил. Пишешь на случай гибели, а писанина начинает жить своей жизнью, невероятным образом появляется там, где не надо, попадает именно в те руки, для которых не предназначена, и эту самую гибель ускоряет. Актер совершенно точно знал, что второго «завещания» Эдуард Анатольевич не написал; маленький, невесомый шанс, что дубликат все-таки существует, добавлял ситуации необходимую остроту. Актер не сомневался, что, приехав к Жанне, Локтионов вспомнит этот разговор и кинется проверять тайник, где и найдет идентичный конверт, что должно его успокоить. Распечатывать его директор не решится, у него времени на все про все будет минут десять, пока Жанна принимает душ, — не станешь же при ней рыться в старом белье, отворачиваться и говорить: «Дорогая, у лысых свои секреты…» Тем более что квартира на сигнализации, дверь — неприступная, как бы Актер мог пробраться и совершить кражу?
Интересно, сколько осталось жить «пораженному кариесом» Локтионову? Дня два-три, наверное. Сразу после того, как удастся добраться до посредника Паши и отобрать кассету, данную ему на сохранение Варламовым, час Локтионова пробьет. Ни того ни другого в живых оставлять нельзя, но эти два раза — последние. Все, хватит. Начинается новая жизнь… Жизнь, в которой он никому ничего не должен. Разве что Карине и Виктору. Да, перед ними он в долгу. Ну да это — приятное.
Актер закрыл глаза и понял, что устал.
Во сне он чувствовал, как обжигает пятки раскаленный песок, слышал запах моря и шум прибоя, шел по берегу и, щурясь от солнца, смотрел на пригорок, где среди сочной зелени эвкалиптов и пальм проступала черепичная крыша его домика.
«Папа!» — сын бежал ему навстречу, бежал по самой кромке воды, высоко поднимая колени.
Актер улыбался, и лицо у него было доброе-доброе…
17. Подготовка к финалу
— Ты чо гонишь?
За несколько секунд до этого Волгин спросил у Катышева, зачем тот украл деньги убитой, и напомнил, что это плохая примета. Катышев отреагировал с опозданием, которое подтвердило догадку опера. Дальнейшие вопросы не требовались, можно было уходить, предварительно сведя все к шутке, — или ничего ни к чему не сводить, просто уйти, хлопнув дверью, но Волгин остался.
— Я не гоню, Василич. Сколько там было? Тонны две? Больше? Немного добавил, и машину новую взял. Ты ведь давно о «десятке» мечтал. И чего в ней хорошего? Hoc — от «СААБа», задница — от носорога… Тем более, таким способом купленая; смотри, долго не проездит.
— Ты, дружище, не опупел часом?
— Ты еще скажи, что я под тебя копаю, «подсидеть» пытаюсь.
Катышев набычился, долго молчал, потом выругался. Кто-то из сотрудников, пришедший подписать документы, заглянул в кабинет, но Катышев, не поворачивая головы, рявкнул:
— Занято! — И дверь с треском закрылась. Волгина молчание не тяготило.
— Нет, ты объяснись.
— Чего объяснять? И так все понятно! У Инны ты раньше бывал. Наверняка знал, где у нее сбережения хранятся. Во-первых, не стала бы она далеко прятать, не тот у нее характер, во-вторых, чисто профессиональная привычка… Когда труп нашли, у тебя все возможности были бабки замылить. Некому больше, Василич. Убийца их не брал.
— Да что ты говоришь!
— Что думаю, то и говорю. Либо ее все-таки очумевший Казарин придавил — во что я ни грамма не верю, — либо там киллер работал, специалист высочайшего класса. Ни в том ни в другом случае деньги пропасть не могли. Казарин бы о них просто не подумал, не до того ему было бы, а профессионал на такую мелочевку не позарился бы, наоборот, оставил бы лежать, чтобы на спонтанное убийство больше походило.
— Профессионал не позарился, а у твоего начальника, значит, к рукам прилипло!
— Не передергивай, Василич. Не надо. Я ж тебя не обвиняю.
— Что, долю попросишь?
— Не попрошу. Пока ты машину новую не купил, я тебя… про тебя много нехорошего думал.
— А теперь, значит, мнение, конкретно, переменил?
— Да нет, просто отпали дурацкие мысли, что это ты ее грохнул. Каюсь, был грешен, подозревал тебя… слегка. Ты же факт знакомства с ней скрывал, палки в колеса ставил. Очень тебя устраивало, если бы дело удалось на Казарина навесить. Или — чтобы оно навсегда «глухарем» повисло. Удобно: и тебя никто не уличит, и меня всегда лишний раз выдрать можно. Не работаю, элементарно бытовуху раскрыть не могу, выпустил преступника из рук. Устраивало, правда?
— Слышь, Волгин, не много на себя берешь? Подымешь?
— В самый раз. Ты ведь с Инной давно познакомился, еще когда ее приятелей за вымогательство задерживал. Помнишь, была история? Конечно, помнишь! А зная ваши характеры, не надо много ума, чтобы предположить, как дальше развивались события.
— Чо те надо?
— Ничего. Не ругайте Своего начальника, — Волгин встал, — ведь у вас мог быть начальник гораздо хуже. Писать на тебя в УСБ я не собираюсь. Пойду работать…
Он уже переступил порог, когда ББ окликнул:
— Обожди!
Из сейфа Катышев достал вскрытый конверт, бросил на стол:
— Держи. Из Москвы, по секретной почте пришло…
— Благодарю.
Входящий номер был недельной давности. Завалялось в канцелярии или ББ придержал?
Посредник Паша сидел в коридоре с непроницаемым лицом, но печальными глазами, похожий на мастера восточных единоборств, чьих лучших учеников только что отбуцкали в кабаке пьяные хулиганы.
Волгин прошел мимо, на ходу знакомясь с содержимым конверта, не останавливаясь, бросил:
— Подождите пару минут. — И заперся в кабинете.
По местной линии дозвонился до постового на входе в РУВД. Назвал фамилию и краткие приметы Паши, распорядился не выпускать, если захочет уйти. Потом опять взялся за пришедшие из столицы бумаги.
Московский уголовный розыск, в помощь которого Волгин не очень-то верил, — прошли те времена, когда МВД был единым, слаженным механизмом, нынче каждое колесико вертелось по-своему, а механики занимались вообще черт знает чем, — так вот, прославленный МУР сообщал, что Локтионов Э.А. действительно с такого-то по такое-то число останавливался в гостинице, занимал такой-то номер, входил в деловые контакты со следующими фирмами… А также неоднократно звонил в Новозаветинск: трижды — к себе в контору, трижды — домой, пять раз — Кольской и столько же — Варламову. Наибольшая активность пришлась на день убийства Инны и последующий.
На выводы много времени не требовалось. Ничего нового, но приятно, когда оказываешься прав в своих предположениях.
В дверь постучали.
— Да! — крикнул Волгин, убирая муровское сообщение в сейф и готовясь встретить гостя, совершенно позабыв, что дверь запер.
Когда он выглянул в коридор, посредник Паша сидел с прежним видом, а Поперечный медленно удалялся в сторону лестницы.
— Костя, я здесь!
— Ничего не получится, — заявил Поперечный, устроившись за столом. — Я просмотрел материал в дежурке, факт незаконного лишения свободы ничем не подтверждается. Хотя, конечно, все понятно… Увы, придется отпускать.
