простыни парней, явно основательно поддавших — несколько девушек, самой одетой из которых оказалась пухленькая брюнетка в крошечных плавках. Нашлась и Макарова — лежала на переднем плане, пристроив голову на коленях Алексея. Сильный гладил ее по волосам, приткнувшийся рядом Карпатов щупал обнаженную грудь, а лицо у будущего педагога было настолько довольным, что Волгин даже засомневался, она ли это — слишком велик был контраст с той маской, которую он видел на ней, когда доводилось общаться вживую. Потом вспомнил самую первую их встречу в холле клуба, свою фразу про торговлю героином и обучение детей геометрии, и понял, что не обознался.
Из альбома выпали два листка. Один, побольше размером, упал к ногам Волгина, второй спланировал под стол, за которым заканчивал писать протокол Акулов.
Волгин наклонился, поднял то, что лежало ближе. Развернул: заверенная какой-то неразборчивой печатью справка о том, что в течение десяти месяцев Сильный проходил обучение в Школе русского уличного боя, успешно сдал все нормативы и ему присвоен статус инструктора, в соответствие с которым он может тренировать группы по основной профильной дисциплине, а также проводить занятия по общефизической подготовке детей в клубе «Дом мира и благоденствия».
— Распишитесь здесь. — Акулов закончил читать написанный протокол, убедился, что замечаний у понятых не имеется, а Сильный как кивал, подобно китайскому болванчику, так и продолжает кивать, и отодвинул документ от себя на другой край стола, чтобы людям было удобнее оставить автографы.
Пока они это делали, он поднял с пола второй листок, выпорхнувший из фотоальбома.
— Мы сейчас в милицию поедем?
— Да. А ты до сих пор не понял? — Акулов удивленно посмотрел на Сильного и опять опустил голову, пытаясь разобраться в каком-то плане, вычерченном на подобранном им листе.
— Тогда я пока пойду, переоденусь.
— Успеешь.
— Я же не могу поехать в таком виде! Акулов внимательно посмотрел на Алексея. Тот сидел, словно штык проглотив, пытался выглядеть максимально честным и готовым к сотрудничеству, но дергающееся правое веко, струящийся по лбу пот и румянец, покрывавший его щеки так густо, как краска лицо вышедшей в тираж проститутки, выдавали чудовищное внутреннее напряжение. Минуту назад этого не было.
— Мы больше не нужны? — спросили понятые.
— Нет, спасибо. Можете идти. Дождавшись, пока люди покинут кухню, Акулов спросил у Сильного:
— Что случилось? Клапан сердца опять затрепыхался?
— Ничего, — ответил спортсмен севшим голосом и показалось, что он готов расплакаться от бессилия изменить обстоятельства, ставящие его в положение гораздо более худшее, нежели ответственность за вымогательство и хранение боеприпасов.
— Такое ощущение, что ты вспомнил про бомбу с часовым механизмом, которая спрятана в этом сундуке, — Акулов пнул чемоданчик мамочки Сильного.
— Что вы! — Алексей натужно улыбнулся и в следующий момент прыгнул грудью на стол, пытаясь дотянуться скованными руками до бумаги, которую держал Андрей.
Рубящий удар по шее швырнул его на пол.
— Добавить?
Сильный быстро-быстро замотал головой, давая отрицательный ответ. А потом подтянул ноги к рыхлому брюху, ударился лбом о грязный пол, еще и еще раз, и замер, всхлипывая сквозь зубы. Из уголка глаза выкатилась одинокая слеза, замерла на переносице, ожидая подкрепления, подрагивая и набирая массу, и капнула на линолеум в тот момент, когда Акулов хлопнул себя по лбу.
— Какой же я дурак! — Он развернул лист другой стороной к себе, несколько секунд лихорадочно рассматривал рисунок, а потом улыбнулся так, как, наверное, улыбались бы хищники, давшие основу его фамилии, умей они это делать. — План колхоза «Советский». Вот и нужный дом отмечен крестиком. Эх, Лех, Леха, как тебе сейчас будет плохо! Если, конечно, не захочешь поговорить откровенно. Чувствую, ты много чего нам должен поведать…
25. Допросы
Карпатова взяли спокойно.
Акулов позвонил, представился человеком, который сидел в отделении милиции в одной камере с Сильным, сейчас освободился и готов передать сообщение.
— Выходи к углу дома, там встретимся. Он тебя описал, так что я узнаю. Если будешь один — подойду. Что-нибудь не понравится — извини, но встреча не состоится. И звонить больше не стану. У меня своих проблем хватает, чтоб еще в ваши встревать.
— Чего встречаться? Говори так, если ты меня боишься.
— Слышь, братан, я с «трубы» звоню, с чужой. Ты мне, что ли, заплатишь? Хватит жрать время, вытряхивайся из дома, или я дальше поехал. И не забудь сотку баков взять, мне Леха обещал…
Волгин предлагал на этом игру и закончить, скрутить Степану ласты сразу, как только он выйдет из дома, а еще лучше — встретить в подъезде, чтобы с максимальной отдачей использовать фактор внезапности. Но Акулов не согласился:
— Ты уже один раз внедрился? Так почему бы мне не попробовать?
— Думаешь, раз мы напарники, то и рожи у обоих должны быть разбиты?
— Анька в клетке сидит. А с косоглазым я как-нибудь справлюсь.
Карпатов выглядел таким спокойным, как будто являлся родным братом Макаровой. Красота досталась ей, но железные нервы они разделили по-честному. Стоял в указанном Акуловым месте, жевал резинку и не вертел головой по сторонам, так что у Сергея, наблюдавшего рандеву с безопасного расстояния, даже зародилось подозрение, не прикрывает ли его кто-то из братцев-спортсменов. Но все места, которые могла бы использовать группа поддержки, были пусты. Разве что «школьники» владели техникой ниндзя и, в нужный момент, могли восстать из-под земли, пугая случайных прохоэких своими черными балахонами и сверкающими мечами.
— Ты Степан? — спросил Акулов, подходя к рыжеволосому человеку, похожему на артиста Крамарова.
— Ну.
— Леха по полной программе влетел. Его крутят пo нескольким темам, самые главные — две бабы за городом и чмошник на чердаке. Доказухи навалом, так что ему не отвертеться. Просил передать, чтобы ты все прятал и драпал из города.
На мгновение Карпатов себя выдал. Он не прекратил жевать, не покраснел и не выругался; лицо— по- прежнему оставалось бесстрастным, но в глазах отразилось презрение: «Я подамся в бега, а он на меня всех собак навешает!»
— Ну, — сказал Карпатов с интонацией, быть может, чуть более печальной, чем прежде, и правый углаз его опять закатился под веко, а левый уставился на переносицу Андрея, и ни презрения к слабому другу, ни других мыслей больше в нем не читалось.
— Че ты «нукаешь»? Запряг, что ли? Я тебе все сказал, а ты сам решай, чего дальше делать. Сотку гони, и я пошел. Если хочешь, можно попробовать Дехе в камеру записку передать.
— А тебя из нее что, погулять отпустили?
— Слышь, дружище, ты так не остри. Не нужна помощь — откажись по-нормальному, прикалываться в другом месте будешь. Есть в том отделении старшина один, с которым можно договориться. У тебя самого ничего не получится, он и слушать не станет.
— А тебя, значит, станет? Знаешь, я не врубаюсь, о чем ты говоришь. Бабы какие-то, чердак…
—С Лехой я знаком, но про это вообще первый раз слышу. Или у него крыша съехала, или ты меня дуришь. Так что спасибо, брателло, что зашел, и до свидания. Денег, понимаешь, нет. Совсем нет Но ты звони, заходи. Появятся — я тебе, конечно, дам.
— Ладно, Степа. Пошутили, и хватит. Поехали.
— Куда?
— Догадайся с первого раза.
— Чего гадать? Я сразу понял, что ты мент, — Карпатов ухмыльнулся. — У меня на вашего брата глаз наметан. Хоть бы придумали что-нибудь новое.
— В следующий раз сочиним. Все слишком понятно, чтобы стоило лишний раз голову ломать. Да и
