— Кто? — Артур был потрясен.
— Я ни о чем тебя не спрашиваю, — сказал Шмелев, глядя мимо Заварова.
Заварову стало по-настоящему страшно. Торопясь удрать с дачи Шустрого, он не только потерял пистолет друга, но и не обыскал убитых бандитов. А что, если Рашид был настоящим сотрудником, работающим на Санитара? Стоп! Когда он уходил с дачи, там оставались одни трупы, причем трупы настолько явные, что отправить кого-либо из них в реанимацию не мог бы даже очень пьяный ветеринар. Впрочем, Акулов мог и соврать. Опера любят искажать информацию… Но каким образом так быстро высчитали, что к бойне в убежище Шустрого причастен именно он? Такое могло произойти лишь в том случае, если кто-то действительно остался в живых и дал показания.
— Они не говорили, где именно это случилось?
— Нет. — Шмелев ограничился коротким ответом, но по глазам было видно, что ему хотелось продолжить: «Ты сам не помнишь, где поразвлекся сегодняшней ночью? Или одним местом не обошлось, ты заскучал и навалил штабеля трупов по всему городу?»
— Короче, слушай сюда… Исповедь Заварова заняла минут двадцать. Нервничая, он не мог найти нужных слов, перескакивал с одного на другое, повторялся. Неоднократно замолкал, возвращался к уже рассказанному эпизоду, чтобы дополнить его подробностями, а потом терял нить повествования и продолжал говорить не с того места, на котором прервался. Шмелев морщился, но за уточнениями не лез и молча дымил папиросой до тех пор, пока Артур не произнес:
— Теперь все. Произнес и пожал плечами, представив, что доведись ему услышать такую историю из уст другого человека, он бы не спешил ему верить.
Если у Шмелева и возникли сомнения, то он их не показал. Сразу, как только Заваров умолк, бывший прапорщик сказал решительным тоном:
— В ментовку соваться нельзя. Тебя сразу посадят, а Санитар, услышав об этом, тут же избавится от Светланы. Управимся сами, не впервой. Звони ему и назначай встречу. Я знаю одно хорошее место.
Заваров отрицательно покачал головой:
— Извини, Шмель, но я пойду один.
— А мне прикажешь здесь оставаться? Хорошо ты обо мне думаешь!
— Ты не понимаешь…
— Нет, это ты ни хрена не понимаешь! Какое, к лешему, «пойду один»? Куда? За смерть на «стрелке» с бандитами медалями не награждают. Сколько у тебя шансов их одолеть? Они же знают про то, что ты учудил в этой деревне, и соответственно подготовятся. Да тебе и рта раскрыть не дадут, издырявят, как дуршлаг, еще на подходе! Ты в своем уме, парень? Очнись!
— Я все обдумал, Шмель. Не будем спорить. Вся эта заморока приключилась из-за меня. Значит, мне ее и распутывать.
— Да? — спросил Шмелев таким жестким голосом, какой трудно было предположить в обросшем щетиной, нечесаном и скверно одетом инвалиде. — А про Светлану ты не подумал? Можешь сдохнуть сам, коли жизнь надоела, но вытащить ее ты обязан. Ты что, всерьез рассчитываешь справиться в одиночку? Или просто хочешь, чтобы я тебя подольше поуговаривал? Может, мне еще на колени перед тобой надо встать? Ты же солдат, мать твою за ногу! И рассуждать обязан соответствующим образом. Кроме того, ты меня просил, а я обещал присмотреть за Светланой…
— Кто мог предположить, что так обернется? Я не знал, что они могут вычислить ее адрес. Просто думал: если со мной что-то случится…
— У меня нет ни денег, ни связей, чтобы помочь ей устроиться в жизни. Ничего нет, кроме вот этого. — Шмелев посмотрел на свои руки; правая заметно дрожала. — Ты это знаешь отлично и знал еще тогда, когда мы первый раз разговаривали. Ничем другим я ей помочь не могу.
— Но ведь ты…
— Думаешь, я этим дорожу? — Шмелев сделал широкий жест, указывая на убогую обстановку своей комнатенки. — За это цепляюсь? С тех пор, как меня оставила Наталья, мне терять нечего. Ты же сам понимаешь, что умереть в бою для меня куда лучше, чем медленно подыхать здесь. Через три года я окончательно сопьюсь и буду жить одними воспоминаниями: помните, каким я парнем был. Местная топота меня сейчас еще боится, но сколько это будет продолжаться? Я не хочу дожить до того дня, когда они станут надо мной издеваться, а у меня не будет сил, чтоб им ответить.
— Если бы бандиты на пустом месте наехали, без всякой причины…
— Хватит! Откуда у тебя взялась эта дурацкая привычка чувствовать себя виноватым? Ты еще распусти сопли, что у них у всех есть матери, жены и дети… Кстати! Ты со своей мамой вопрос решил?
— Решил, у нее есть, где отсидеться.
— Потенциальную тешу они трогать не станут. — Шмелев усмехнулся.
— Я пытался с ней поговорить, но она ничего слышать не хочет.
— Тут есть резон. Раз до сих пор ничего не сделали, то уже и не сделают. Оставили на свободе в надежде, что ты можешь попытаться с ней встретиться. Значит, должны следить. Можно попытаться обнаружить и уничто… захватить «хвост», но вдруг они именно этого дожидаются? Тем более квалификация у нас немножко не та. Не в курсах, кто из наших еще может быть в городе?
— Ты забыл, сколько времени я на свободе?
— И у меня ни с кем связи нет… Направляясь к Шмелеву, Артур знал, что бывший сослуживец вызовется помочь, и знал, что эту помощь примет. Если бы речь шла о нем одном, он бы не стал впутывать Антона, но дело касалось Светланы. Впрочем, не будь ее-и никакой бы встречи не намечалось.
— Звони своему адвокату. Хотя — стоп! Я тебе прежде объясню, куда их надо заманить. У тебя есть авторучка?
— Нет.
— У меня, наверное, тоже. — Порывшись в ящиках письменного стола, Шмелев отыскал лист бумаги и сломанный карандаш, который заточил бритвенным лезвием. — Остатки былой роскоши. Наташка, видать, позабыла. Смотри сюда. Я эти леса хорошо знаю, в детстве их вдоль и поперек исходил. Кое-что, конечно, изменилось, но главные ориентиры должны были остаться. Ничего, будет время выскочить на рекогносцировку, уточниться на месте. Самое главное — с войны здесь осталось множество оборонительных сооружений. Большая часть давно сгнила и рассыпалась, но некоторые держатся до сих пор, даже подземные ходы какие-то сохранились. Раньше, при советской-то власти, за всем этим следили, ходы заделывали, проверяли регулярно, а сейчас, естественно, всем по фиг. «Черные следопыты» тут одно время крутились, но быстро просекли, что им ловить нечего. Немцы сюда не дошли, никаких боев не было, а все оружие, которое в бункерах и дзотах было припасено, вывезли еще в пятидесятых годах, когда местную воинскую часть передислоцировали. Мне отец об этом рассказывал. Так вот, смотри сюда…
Шмелев составил очень толковую схему места предстоящей встречи, одновременно разрабатывая план действий. Поначалу Заваров слушал критически, несколько раз вставлял свои замечания, которые ничего по сути не меняли, но вскоре вынужден был согласиться, что придраться попросту не к чему. Все, что можно было спрогнозировать и предусмотреть, Шмелев учел. Когда последние детали были утрясены, он вздохнул и, еще раз пробежавшись карандашом по схеме, сказал:
— Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Пошли звонить?
Единственный на весь дом телефон был установлен в коридоре на тумбочке. Некогда, еще не так давно, телефонный провод был . длинным, чтобы аппарат можно было заносить в комнаты и разговаривать без посторонних ушей, но потом между жильцами начались склоки, вызванные несоразмерностью количества времени, затрачиваемого различными жильцами на звонки. В одно прекрасное утро выяснилось, что длинный провод просто исчез, а вместо него появился короткий безобразный отросток. Установить, кто из жильцов приложил к этому руку, так и не удалось.
Заваров набрал номер «трубы» адвоката, не ожидая, что удастся соединиться, и вздрогнул, когда после серии щелчков и потрескиваний вдруг прорезались сдвоенные гудки.
— Связь совсем никудышная, — посетовал стоявший рядом Шмель. — Раньше, пока шнур не обрезали, слышимость была нормальной.
Заваров жестом попросил не мешать. Будучи уверен, что разговор не состоится, он не успел к нему подготовиться, и теперь лихорадочно придумывал фразы, чтобы сходу поставить адвоката на место и заставить выполнить навязанную роль. Ничего путного в голову не приходило.
