другим наркотиком — алкоголем. Я был дома в Мичигане на ежегодном летнем визите. Я привёз с собой Дженнифер, которая приехала со своей обычной причёской канареечно-жёлтого цвета с розовыми перьями, торчащими из головы. Когда я представил её своей семье, они не знали, как к ней подойти. Она была похожа на гигантское поле цветущих нарциссов. И первым, что она сделала, было то, что она пошла прямо на персиковое поле за домом и построила вигвам. Я думал, она хотела построить игрушечный вигвам, но у неё была эта истинная страсть к исконной американской культуре, поэтому она провела весь день и часть ночи в лесу в поисках прутьев для вигвама. Я не знал, взяла ли она материал с собой, потому что у неё всегда были с собой сумки полные вещей и рваной ткани, но она закончила строительство пятнадцатифутового в высоту добротного вигвама, который выстоял следующую резкую мичиганскую зиму.
До того как уехать из Лос-Анджелеса, я принимал гораздо больше героина, чем хотел бы. Я начал вводить правила, что буду принимать всего раз в неделю, потому что если сделаешь это больше одного раза в неделю, ты будешь в опасности быть сбитым с ног. А потом было что-то вроде: «Я сделаю это дважды на неделе, но я не буду делать это всю следующую неделю». Подходит третий день, и ты думаешь: «Я просто буду делать перерыв на день между двумя днями, когда я принимаю, потому что так я никогда не протяну ноги». А потом это было так: «Если я сделаю это два дня подряд, а потом не буду два дня, а потом только один день буду это делать, я не протяну ноги». Я проигрывал эту битву.
Тем временем Дженнифер отлично подружилась с моими сёстрами. Моя мама понятия не имела, что и думать об этой симпатичной сумасшедшей птичке. Конечно, как и все мамы, она не осознавала, что самой сумасшедшей птицей в доме был её собственный сын. Однажды вечером мне было плохо, потому что у меня закончился мой крошечный запас наркотиков, который я взял с собой. Интуитивно я знал, что мне нужно было лекарство, чтобы снять боль, поэтому я оставил Дженнифер дома с моей мамой и встретился с моим другом Нэйтом, который был в баре с кучкой темных и скрытных парней со Среднего Запада. Они все были одинаково одеты, пили то же самое, водили одинаковые машины, работали в похожих местах и жили в одинаковых домах. И много пили. Алкоголь никогда не был моим наркотиком номер один, два и даже три. Я пил регулярно, я просто никогда не мирился с происходящим. Но мне было плохо, и я плыл по течению в этом баре, который был безумным и кривым, без особого духа. Так я начал пить пиво из чего-то, похожего на большое ведро для попкорна. Я пил и пил там со всеми, и мы напивались, и это срабатывало, заменяя мне все те запасы, что у меня закончились. Я думал, всё было нормально, но я даже не знал, насколько меня унесло.
Дорога обратно к дому моей мамы занимала около двадцати миль по прямой загородной дороге. Я никогда не надеваю ремни безопасности даже сейчас. Но тогда, когда я прощался с Нэйтом, я, шутя, придавал ремню огромное значение. Итак, я вдавил педаль в пол фургона субару моей мамы, меня понесло со скоростью 80–90 миль в час. Я очень устал и стал засыпать, резко вздрагивая от этого. Так было несколько раз, а потом я решил, что просто закрою глаза на секунду. Я был так пьян, что мои силы угасли.
Я отрубился, машина выехала на встречную линию, скатилась в кювет, врезалась, и в тот момент я очнулся и увидел огромную стену деревьев передо мной: «Деревья? Какого…». Бум — машину сплющило о ствол вяза, и двигатель уже был рядом со мной на сидении водителя, а руль сломался и ударил мне в лицо. Я бы остался там без сознания и в крови неизвестно насколько, если бы не тот факт, что один человек издалека услышал аварию. По счастливой случайности этот человек был парамедиком, у которого, как оказалось, на дороге стояла машина реанимации.
Через несколько минут мы позвонили пожарникам, они приехали, вытащили меня из машины и спасли мне жизнь. Парамедики кружили вокруг меня, спрашивая, кто был президентом страны. Я отвечал на все вопросы отлично, хотя и не понимал, почему они проверяли меня на предмет повреждения мозга. Я не осознавал, что вся моя голова широко раскололась, и я напоминал тарелку спагетти с фрикадельками.
Меня сломя голову повезли в ближайший госпиталь, и моей бедной маме сообщили обо всём. Она была дома и помогала своему мужу Стиву восстановиться после четырёхэтапной общей операции. Но уже через несколько минут моя мама и сестра Дженни входили в операционную. Они смотрели на меня как на привидение. Я спросил, могу ли я воспользоваться ванной, и медсёстры неохотно позволили мне это. Я пошёл прямо к зеркалу. Из него на меня смотрел человек-слон. Моя верхняя губа настолько распухла, что почти закрывала нос. Мой нос выглядел как миска с цветной капустой, распластанная по всему лицу. Левый глаз был полностью закрыт, но выглядел так, как будто в нём застрял биллиардный шар. И повсюду была кровь. Я постоянно думал: «О, боже, я никогда снова не буду выглядеть как человек». Я мог видеть только одним глазом, но я видел достаточно, чтобы узнать, какой была другая часть моего лица, если это можно было назвать лицом.
Я пробыл в госпитале неделю, принимая петкодан[23] каждый день и явно перевыполняя план по приёму, полюбив этот новый заменитель героина. Доктор в итоге разгадал мою игру и запретил мне эти препараты. Спустя несколько дней буря утихла, и меня вылечили от переломов. У меня был сломан череп, глазница, была раздроблена околоорбитная поверхность, тончайшая кость, поддерживающая глаз. Пластическому хирургу пришлось работать с фотографией, которую принесла моя мама. Но с помощью небольшого количества титана и nефлона он вернул меня к привычному образу.
Я позвонил Линди, извинился и сказал, что, вероятно, не восстановлюсь к CMJ шоу. Но Фли спросил, смогу ли я выступить. Тогда на мне была специальная маска, которая выглядела довольно круто, так что мы решили, что я буду выступать в ней. Дженнифер сделала для меня фиолетовую футуристическую угловатую ковбойскую шляпу, и я сел в самолёт с маской на лице, в фиолетовой ковбойской шляпе и в моей кожаной куртке с чашками. Группа сыграла как нельзя лучше на этом выступлении. Я помню, как нервничал, боялся, ужасался и заводился, и это было впервые, когда я осознал, что мне нужно каким-либо образом взять этот адреналин и этот страх, эти мысли, и воплотить их в выступлении. Это было чувство, которое осталось со мной на всю жизнь, потому что я уже не испытываю такого перед шоу, я уже не так волнуюсь.
После шоу Фли и я ворвались в медиа-комнату MTV. Джордж Клинтон, Мадонна, Лу Рид и Джеймс Браун были на съёмках, но Фли и я заняли место для интервью. Это было началом нашей обычной рутины «двуглавого монстра»; в отличие от других групп, у нас не было единственного человека, который бы говорил. Мы были двумя крикунами с самого начала, когда сидели на одном стуле и делили один микрофон. Это то, что со временем, к сожалению, рассеялось, потому что мы с лёгкостью поддерживали и настраивали друг друга, заканчивая предложения и мысля в унисон. Странное чувство соревнования, которое всегда было между нами, не мешало тогда нашей единственной цели. Мы были просто счастливы быть в центре внимания и делиться этим. Я думаю, что это плохо, если симбиоз пропадает со временем. Это грустно. Мы приходили в клуб «Zero» довольно рано и представлялись людям именами Внутри и Снаружи. И начинали эту фишку Эбботта и Костелло: «Я Снаружи? Я думал, я Внутри». «О, я снова Внутри?». Мы спали рядом на вокзалах. А сейчас вы не увидите нас живущими в одном доме.
Мы чувствовали себя самой великой и успешной группой в мире. Мы не считали группы, продавшие много альбомов и игравшие на стадионах, более успешными, чем мы. EMI был разочарован нашими продажами, и когда они сказали нам, что наш альбом не продавался, я ответил:
— О'кей. А в чём проблема?. Я не был одним из тех парней, которые вырастали с мечтами о золотых альбомах. Для меня мечта была здесь, передо мной: гастроли по Америке в синем минивэне шевроле. Каждый раз, когда мы играли, приходили люди, им было не всё равно, мы зажигали для них и отдавали для этого всё.
Ничто не может описать, каким неподготовленным я был для всего этого. Линди сказал:
— Мы едем в тур.
И мы ответили:
— О'кей. Куда едем?
Именно тогда мы встретились с Трипом Брауном, нашим первым музыкальным агентом. Я даже не знал, что такое музыкальный агент, но оказалось, что кроме менеджера, нужно иметь ещё другого чувака- проныру — не то чтобы наши парни были пронырами, но в общем-то они из рода проныр. Итак, Трип подписал нас на этот тур, который состоял из шестидесяти концертов по всей Америке за шестьдесят четыре дня. Нам даже в голову не приходило сказать: «Эй, так много концертов и без выходных!».
Перед отъездом, группа купила красивый, синий с белыми полосками, минивэн шевроле. Линди получил его от церковной группы, он был большой и мощной полноприводной тачкой, от которой срывало
