разговором. Вышел к ним посидеть и хозяин дома.
— Не нашёлся твой буланый? — спросил Усман-бай.
— Нет. Пропал, как в воду канул, — вздохнул Ахмади.
— Должно быть, напоролся на чей-нибудь нож…
— Жалко. Прыткий был стригун, — посочувствовал Вагап.
— Да, по всему — отменный получился бы скакун. Такие скакуны появляются редко, — вступил в разговор Адгам. — Знаете ли вы историю Аласабыра? Нет? Вот послушайте, расскажу, как я её знаю…
…В минувшие времена, — начал свой рассказ старик Адгам, — в ауле Талгашлы жил человек по имени Бурук. Бедно жил, но был у него конь, такой быстроногий, что ни одного другого скакуна на сабантуях вперёд не пропускал. Бурук назвал его Аласабыром. Далеко разошлась молва об этом скакуне, даже казахи, живущие по Яику, знали о нём.
Однажды в год корунаванья, а по-нашему — когда царя на престол, значит, сажали, в Оренбург съехалось множество людей. На этом большом собрании были и казахи, и башкиры. На состязания отовсюду созвали борцов. Каждый род выставлял своего батыра и лучших коней.
Из наших мест решено было послать Аберяй-батыра. Но он, оказывается, по приказу Локман-кантона [43] в это время сидел в клети за недоимку. Видать, по бедности не смог уплатить денежный налог. Старики отправились к кантону, гвалт устроили: дескать, надо отпустить Аберяя на состязание. Локман согласился. Понятно, ежели батыр из его кантона одолеет всех остальных, и ему, Локману — слава. «Что ж, — говорит кантон, — надо выпустить его. Ну-ка, где там охранники, скажите, пусть выпустят». Побежали охранники отпирать клеть, да вот незадача: один из них уехал на яйляу и увёз ключ в кармане. Нет ключа. Как батыра выпустить? Кто-то из друзей Аберяя сообщил ему через дверь о приказе кантона, кто-то, вскочив на коня, поскакал на яйляу. Но Аберяй не стал дожидаться ключа. Приподнял угол сруба и вылез наружу, изумив народ своей силой.
Приводят Аберяй-батыра к Локману. «Вот, Абдерахим-мырза [44] , — говорит батыру кантон, — мы тут со стариками постановили взять тебя с собой на собрание народа в Оренбург. Не посрами чести своего рода и своего кантона. Желаем тебе от журавля — крепости, от муравья — силы. Если на этом большом собрании положишь на лопатки всех батыров, арест с тебя сниму, вдобавок обещаю от себя жеребёнка…»
— Ну и?..
— Ну и, — продолжал рассказчик, — Аберяй, выслушав слова кантона, говорит: «Я-то займу первое место среди батыров, да ведь этого мало. Надо выиграть и байгу. Пускай старик Бурук из аула Талгашлы тоже поедет на своём Аласабыре. Такое моё условие, иначе я бороться не буду». Кантон тут же снарядил гонца в аул Талгашлы. Старик Бурук ответил, что по причине недомогания на скачки поехать не может, но, раз велел сам кантон, отправил с Аласабыром на собрание народа сына своего Зулькарная.
В Оренбурге Аласабыр сразу всем приглянулся. Хынсы, заранее осмотрев коней, которым предстояло участвовать в байге, объявили народу: «Есть тут конь с берегов Белой-реки. Ни один скакун не сможет обойти его».
Баи, владельцы других скакунов, услышав такую неприятную для себя новость, придумали хитрость и незадолго до начала байги пустили слух, будто она переносится на следующий день. Зулькарнай, доверчивая душа, услышав это, решил задать Аласабыру вволю овса и отправился на свою фатеру [45]. Аберяй, однако, разгадал хитрость баев, кинулся искать Зулькарная, а его нет как нет. Отыскали на фатере — сидит себе, кумыс попивает. Привели парня к кантону Локману. «Давай, пускай Аласабыра, байга начинается», — говорит тот. «Не побежит теперь, я его напоил и овса задал. Отяжелел конь», — отвечает Зулькарнай. Кантон в сердцах даже ногой топнул. Тут уж ничего не поделаешь, раз сам кантон требует: посадили на коня какого-то мальчишку, послали догонять остальных. Наказали: придерживай коня, а то запалится.
Скачки были назначены на двадцать вёрст. Как мальчишка-наездник ни натягивал недоуздок, Аласабыр сразу вырвался вперёд. Но на полпути закашлял, задохнулся, упал. Мальчишка с него кубарем покатился.
Полежал Аласабыр, отдышался, поднялся на ноги, встряхнулся и стрелой — за ушедшими вперёд скакунами, только пыль завихрилась.
Опять всех порядочно обогнал. И. один, без седока — на майдан.
Народ на майдане пришёл в изумление. Шумгам. «Чей скакун? Откуда? Какому роду принадлежит?» Зулькарнай же со стыда из-за такого происшествия с конём за спины спрятался. Аберяй-батыр поймал скакуна. Вывели на круг и Зулькарная. Одет был парень бедно, кое-как. Ещё больше застыдился, стоит возле коня — глаз не поднимет. А ему несут богатые подарки. Купцы из Бухары шею коня шелками обвивают. Другие купцы, приехавшие с Макарьевской ярмарки, кладут ему на спину штуки дорогих тканей. А уж денег народ к ногам Зулькарная накидал!.. Удивления достойный случай!
Уразумели баи, что это за клад — Аласабыр. Зачем, думают, бедному егету такой скакун. «Продай коня — пять других за него на выбор дам», — говорит Зулькарнаю один. «Я десять дам и отару овец», — говорит другой. Казаху что — у него кони, овцы бессчётные. Полна степь у него скота. Зулькарнай, недолго думая, взял да и продал Аласабыра. Простоват наш брат башкир, простоват! Обманули парня, а он радуется: косяк коней да отару овец домой пригнал. И старик Бурук обрадовался, с этого и разбогател.
Локман-кантон проморгал продажу Аласабыра. Когда узнал — было уже поздно. По этому поводу один хынсы сказал: «Аласабыр — не простой конь, а знак удачи. Башкиры не уберегли его, и теперь знак удачи переместился в казахскую степь. Однако в долине Агидели должен появиться скакун, который превзойдёт Аласабыра. Уберегут его башкиры — удача вернётся к ним. А до того времени их табуны не будут умножаться».
— Узнать бы родословную Аласабыра, — мечтательно произнёс кто-то из слушателей Адгама. — Откуда он происходит и где его потомки…
— Ай-хай, Ахмади-агай, не из этого ли роду-племени был твой буланый?.. — сказал Апхалик.
— Вполне возможно, — невесело ответил Ахмади.
Старик Адгам продолжал:
— Так вот, должен опять появиться в наших краях скакун — знак удачи. Да как его уберечь, если не умеют у нас дорожить конём? Его надо содержать, как следует. Уход за ним нужен. А у нас и сена вдосталь не накосят. Коня зимой в трескучий мороз бурьяном кормят, весной бедняга вынужден ильмовую кору грызть. Наши баи только и умеют чваниться, что у них полны загоны лошадей, а беречь — не берегут…
Это был явный намёк на Ахмади, но он сделал вид, будто сказанное его не касается.
— Да уж, — поддержал старика Адгама Гибат. — Конь без корма — не конь. Попробуй сам неделю без шурпы прожить — одолеет слабость. Так и тут…
— После шурпы и в ночном деле лицом в грязь не ударишь, — пошутил Апхалик. Молодёжь, как-то незаметно собравшаяся около стариков, отозвалась на его слова смехом.
— Гибат-агай знает, что говорит. Он силу шурпы сам проверял…
— А что, правда… — сказал Гибат, вызвав новый взрыв веселья.
— Ну, это дело молодое, — сказал Ахмади-кураист. — А вот Аласабыра жалко. Выходит, сами отдали…
— В ауле Талгашлы в загонах Батыргарея — потомство лошадей и овец, полученных за Аласабыра. Батыргарей — сын Зулькарная. И фамилия у них — не Зулькарнаевы ли? — заметил старик Адгам.
— Верно, — подтвердил Багау. — Батыргарей и Ахметгарей — сыновья Зулькарная.
— Да-да, — кивнул старик Адгам.
— А этот Аберяй, Аберяй-батыр… Чем у него дело кончилось? Боролся? — спросил Самигулла.
— Ещё как! — воскликнул старик Адгам. — Выходят, значит, на круг батыры, а он их одного за другим через плечо перекидывает. Много перекидал. Народ на майдане заволновался. Одни шумят — мол, пусть Аберяй малость передохнет. А баи и борцы из других мест твердят: нет, коли он батыр, пусть продолжает. Но большинство стояло за справедливость, понимало, что в такую жару человека можно до смерти запалить. «И батыру, — кричат люди, — нужен отдых». Вот с тех пор и живёт в народе поговорка: «И батыру нужен отдых».
Дали Аберяю отдохнуть. Несут ему еду и питьё. Тут тебе и жирная баранина, и конина, и казылык, и кумыс. Но от всего этого Аберяй-батыр отказался. Попросил принести взамен самовар чаю и каравай хлеба.
