Восточной Сибири… фантастично, но характерно для планов японских «активистов», которые не оставили мыслей об авантюрах в вашем направлении». 16.04.1939 г. Р. Зорге сообщил, что посол Германии в Японии «получил сведения о военном антикоминтерновском пакте: в случае, если Германия и Италия начнут войну с СССР, Япония присоединится к ним в любой момент».
А. Н. Яковлев писал, что договор от 23.08.1939 г. с Германией стал ревизией «стратегического курса на коллективную безопасность» (этот курс был сорван Англией и Францией), посчитал его отступлением «прежде всего от ленинских норм советской внешней политики, от ленинского разрыва с тайной дипломатией» (Пр. 18.08.1989). Д. Волкогонов, назвав этот пакт «совершенно циничным», тоже оценил его как «отступление от ленинских норм внешней политики»: «советская страна опустилась до уровня… империалистических держав». Да, нам пришлось «опуститься» до их уровня в критической обстановке: стало ясно, что без тайной дипломатии не обойтись. С волками жить — по-волчьи выть. В печати отмечали низкий уровень работ Волкогонова. В книге «Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина» (1991) он тепло говорил о «гениальной духовной мощи Ленина». И в том же году в «АиФ» (№ 41) писал, что его философские работы «довольно примитивны», ему он «представляется малосимпатичной личностью». Бушин нашел в работах этого перевертыша ряд нелепостей. Дополним его. Волкогонов писал, что Сталин лично встречался с болгарским послом в Москве Стаменевым для того, чтобы попытаться заключить «сепаратный мирный договор с немцами, подобный Брест-Литовскому» (в «Барбароссе» Пикуля Сталин, Молотов и Берия «навестили» Стаменева). На самом деле с ним встречался Судоплатов, один из руководителей нашей разведки, его задачей «было запустить дезинформацию относительно возможного мира с Гитлером, использовав Стаменева в качестве источника» (Судоплатов П. Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы. 1990. С.614). Это была попытка выяснить возможности прекращения боев, чтобы выиграть время для мобилизации резервов. Волкогонов утверждал, что после Сталинграда Сталиным «овладела настойчивая идея окружения» (Кп.22.06.1991). Но как быть с тем, что в 1943 г. Г. Жуков, А Василевский, А. Антонов предложили окружить в районе Орла вражескую группировку, а Сталин не поддержал их? То же самое было, когда возникла идея окружить немцев у Кривого Рога. Жуков знал, что Сталин «пока вообще по ряду обстоятельств не очень уверен в целесообразности более решительного применения операций на окружение противника» (Воспоминания и размышления. 1983. Т.З. С.77). Сталин не склонен был окружать немцев на своей территории потому, что не хотел создавать условий для разрушений наших городов, считая, что надо создавать такую обстановку, чтобы враг «быстрей уходил». А окружать «потом, на территории противника» (Маршал Жуков. Каким мы его помним.1988. С122).
Четырехтомный труд «Великая Отечественная война, 1941–1945: Военно-исторические очерки» (1988–1999) — последнее слово нашей военно-исторической науки. В нем критикуются секретное приложение к пакту от 23.08.1939 г и сентябрьский договор о дружбе с Германией с морально-правовых позиций. Конечно, хорошо бы советскому правительству всегда сохранять кристальную честность во внешней политике, но куда бы это завело СССР? При развале Варшавского блока США словесно обещали Горбачеву не расширять НАТО в восточном направлении. А сейчас западные политики с циничной насмешливостью дают знать, что нечего вспоминать об этих официально не оформленных заверениях, к тому же те, кто это обещал, уже не у власти. Кое-кто хотел, чтобы и Сталин был бы таким же близоруким и удобным для Запада партнером, как Горбачев, многое сделавший, чтобы привести СССР к катастрофе. Иногда утверждают, что при заключении августовского пакта «Сталин продемонстрировал миру образцы величайшей безнравственности, нанеся удар по авторитету СССР». Как же надо было поступить ему? Не защищать интересы своей страны? Не думать о выгоде для нее? Стать игрушкой в руках Англии и Франции, которые предали Чехословакию потому, что им хотелось подтолкнуть Гитлера к походу на Восток? В. Кожинов писал, что «Сталин в августе 1939 года вел себя точно так же, как Чемберлен в сентябре 1938-го». Здесь неверно говорить «точно так же», и потому он уточнил свою мысль: «поведение Чемберлена было и «циничнее», и, уж безусловно, «позорнее» (Нс. 1998.№ 10. С.148). Да, западные правители вели себя в той сложной, накаленной обстановке поразительно гнусно, намного хуже, чем советское правительство.
Как оценить нравственный уровень Трумена, будущего президента США, который 23.06.1941 г. говорил: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и таким образом пусть они убивают как можно больше»? Бережков, переводчик Сталина, писал об «аморальности» нашей политики: «В некоторой степени это верно, но надо иметь в виду, что мы имели дело с государствами, которые тоже вели очень аморальную политику. Если мы возьмем Мюнхен, отношения с Чехословакией, невмешательство во время войны в Испании, отношение к аншлюсу Австрии — это разве моральная политика? Мы же тоже понимали, с кем имели дело!… В тот драматический момент, когда каждый выгадывал, как ему поступить, чтобы было минимум потерь, чтобы хоть как-то обеспечить свою безопасность» (К.п.8.08.1989).
Коснемся самого невыгодного в нравственно-политическом плане для нас факта — войны с Финляндией зимой 1939–1940 гг. Наша граница с нею находилась в 32 километрах от Ленинграда. А Орлов верно считает советско-финскую войну «в известном смысле «ненужной», порожденной политическими просчетами обеих стран» (Великая Отечественная война, 1941–1945. T.I. C32). Финские правители проводили тогда близорукую внешнюю политику. Присяга финского офицера включала слова: «Так же, как я верю в единого бога, верю в Великую Финляндию и ее большое будущее». Видный общественный деятель Финляндии Вяйнэ Войномаа писал своему сыну о том, как председатель фракции социал-демократов в финском парламенте Таннер говорил 19.06. 1941 г.: «Неоправданно уже само существование России, и она должна быть ликвидирована», «Питер будет стерт с лица земли». Финские границы, по словам президента Рюти, будут установлены по Свири до Онежского озера и оттуда до Белого моря, «канал Сталина остается на финляндской стороне» (ЛР.4.05.2001). Такие планы находили поддержку у немалой части финского населения. Отметив, что в результате победы над финнами СССР «улучшил свое стратегическое положение на северо-западе и севере, создал предпосылки для обеспечения безопасности Ленинграда и Мурманской железной дороги», Орлов заметил, что «территориальные выигрыши 1939–1940 гг. оборачивались крупными политическими проигрышами» (34). Но они покрывались тем, что немецкие войска напали на нас с позиций, удаленных на 400 километров от старой границы. В ноябре они подошли к Москве. Где бы они были, если бы границу не отодвинули на запад? Бережков рассуждал: «…что было бы, если бы граница с Финляндией проходила там, где она проходила до весны 1940 года Вопрос еще — устоял бы Ленинград? Значит, что-то в этом было, значит, нельзя сказать, что мы только потеряли, дискредитировали себя» (Кп.8.08.1989).
По Дашичеву, «в пакте 1939 года ярчайшее проявление нашел сталинизм во внешней политике… Сталин задолго до 1939 года задумал столкнуть Англию, Францию и Германию — и он, очевидно, полагал, что это столкновение станет генератором революционных событий в Западной Европе, а СССР сможет стоять в стороне «третьего радующегося. Но это был колоссальный просчет, допущенный Сталиным по его невежеству» (Кп. 8.08.1989). Ю. Афанасьев объявил СССР «поджигателем войны»: с 1939 по 1941 гг. он вынашивал и стремился реализовать «агрессивные планы» с целью «расширения социализма». По его словам, «для понимания истинных причин трагедии в первую очередь следует обратить внимание на текст речи Сталина на заседании Политбюро 19 августа 1939 г.», когда он говорил' «Опыт двадцати последних лет показывает, что в мирное время невозможно иметь в Европе коммунистическое движение, сильное до такой степени, чтобы большевистская партия смогла бы захватить власть. Диктатура этой партии становится возможной только в результате большой войны. Мы сделаем свой выбор, и он ясен… Первым преимуществом, которое мы извлечем, будет уничтожение Польши до самых подступов к Варшаве, включая украинскую Галицию». В. Анфилов поправил неразборчивого историка: «Политбюро 19 августа действительно состоялось, но на нем рассматривались другие вопросы. Приписанные Сталину слова являются злобной фальшивкой, давно гуляющей по свету. Приведенные слова не соответствуют даже стилю языка Сталина» (Нг.23.06.2000). В 30-е гг. Сталин не проводил в жизнь доктрину мировой революции, и потому Троцкий подметил, что «сталинизм стал худшим тормозом мировой революции», что «международная политика полностью подчинена для Сталина внутренней». Со второй половины 30-х гг. и особенно в 1940–1941 гг. он не считал нужным вести активную подрывную коминтерновскую деятельность в буржуазных государствах.
Теперь то, что долго скрывалось за семью печатями в недрах зарубежных разведок, бросается в костер политической борьбы. В. Суворов (В. Резун), ставший работником английских спецслужб, выдал их тайные планы давних лет в книге «Ледокол». Если Дашичев утверждал, что от августовского договора 1939 г. «выиграл только один человек — Адольф Гитлер и фашистская Германия. Для нас это была
