все объяснить. А я здесь, я скрываюсь, я в убежище!
Он страдал, он испытывал чувство утраты, осознавая, что отрезан от своих коллег. И чувство это становилось все сильнее, как будто бы его гортань, до самого желудка, заткнули кляпом и он, лишившись воздуха, мог в любой момент рухнуть на землю. Адамс ловил ртом воздух. Тщетно. И все-таки он не сдавался.
— Все кончено, — сказал Николас, вовсе не собираясь его утешать, для вас лично и для всех йенсенистов.
Потому что, подумал он, я расскажу им правду.
Они молча посмотрели друг на друга. Адамсу казалось, что он сорвался в пропасть. И между ними внезапно выросла стена. И они оказались по разные ее стороны. Навсегда.
И эта стена с каждым мгновением становилась все выше. И наконец Николас почувствовал, как его охватило странное чувство, которое Джозеф Адамс называл «туманом». Туман этот беззвучно заполнил его изнутри.
— Ну ладно, — выдавил из себя Адамс, — расскажи им правду, раздобудь десятиваттный коротковолновый передатчик и подними соседние убежища. Пусть Слово Твое будет услышано. Но что касается меня, то я возвращаюсь прямо сейчас в свое поместье, засяду в библиотеке и напишу речь. Эта речь, безо всякого преувеличения, станет вершиной моего творчества! Потому что сейчас она нам нужна. Я напишу ее лучше, чем Лантано, а когда я смогу превзойти его, то уже никому не удастся меня обойти! Так что мы еще посмотрим, Ник, подождем немного и посмотрим, кому поверят люди, когда все это закончится.
У вас своя дорога, а у меня своя. И я не позволю меня остановить! Списать за ненадобностью. — Он пристально посмотрел на Николаса.
Взволнованная, запыхавшаяся Рита выбежала из коридора и бросилась к Николасу:
— Николас, только что передали — война закончилась, и мы сможем возвратиться! Мы сможем наконец начать…
— Но не сразу, — сказал Николас, — они еще к этому не готовы, да и условия на поверхности не совсем такие, как нам нужно. — Он бросил на Адамса долгий, тоскливый взгляд:
— Правда ведь?
— Да, да, — безразлично ответил Адамс, как будто бы его уже здесь не было, и лишь какая-то его частица все еще оставалась. — Но условия жизни на поверхности со временем станут приемлемыми.
— Но самое главное, — сказала Рита, пытаясь отдышаться, — мы победили, они, нарпаковцы, сдались нашим железкам. Это сказал Йенси!
Передача транслировалась в каждую комнату. Я сама слышала!
Заметив сомнение на лице своего мужа, она неуверенно сказала:
— Это ведь не слухи. Сам Йенси, сам Заступник лично…
Николас повернулся к Адамсу:
— Ну, что вы скажете? Объясните им, что это розыгрыш по случаю нашего с вами дня рождения!
— Нет, — ответил Адамс, лихорадочно прокручивая в голове один вариант за другим, — надо придумать что-нибудь поубедительнее.
— Ну тогда уровень радиации, — сказал Николас.
Он чувствовал усталость. Но не такую уж страшную усталость. И не приправленную отчаянием, несмотря на все эти бесполезные, проведенные в ожидании годы.
В глазах у Адамса заплясали яркие огоньки.
— Радиация, — сказал Николас, — только теперь снизилась до допустимого уровня. Вот тебе и ответ, разве не так? А все эти годы вы вынуждены были говорить — у вас не была выбора, абсолютно никакого выбора, — вы вынуждены были лгать, что война все еще продолжается. И это была благодарная, гуманная ложь, поскольку в противном случае люди, как это им свойственно, преждевременно вышли бы на поверхность…
— Как стадо баранов, — кивнул Адамс.
— Из-за своей глупости, — продолжал Николас, — они поспешили бы выйти на поверхность. И радиация их погубила бы. Так что, по сути дела, эта ложь была актом самопожертвования, совершенным из чувства высокой ответственности, возложенной на ваше руководство. Ну, как вам нравится?
— Я убежден, — ответил Адамс, — что задача эта нам по плечу.
Николас сказал:
— Я тоже уверен в том, что вы с ней справились бы.
Однако, подумал он, крепко обнимая жену, вы не учли одно обстоятельство.
И вам не придется эту задачу решать.
Потому что мы вам не позволим.
