напряжение. Вчера я даже принял валиум и спал целый день, а этой ночью не спал до шести утра. Я хотел уйти…
– Все дело в прошлом вашей матери?
– Не только. Меня расстроило решение комиссии по освобождению. Они хотят вернуть меня в Ливанскую тюрьму. Иногда я чувствую, что лучше уж пусть меня туда вернут и покончат с этим. Так или так, лишь бы оставили в покое.
– Но распад на личности – не вариант, Билли!
– Я знаю. Я вижу, что ввязываюсь в какую-то ежедневную гонку, пытаясь делать все. Вот я пишу картину. Только ее кончаю, еле успеваю вытереть руки, тут же беру в руки книгу по медицине, несколько часов читаю и делаю записи. Потом встаю и начинаю возиться с этим радиотелефоном.
– Вы переутомляетесь. Нельзя делать все сразу.
– Но меня что-то подталкивает делать это. У меня впереди так много лет, чтобы компенсировать все, и так мало времени. Чувство такое, что постоянно надо торопиться.
Он встал и посмотрел в окно.
– И еще одно: так или иначе, надо посмотреть в глаза матери. Не знаю, что я скажу ей, но не могу вести себя, как раньше. Все изменилось: комиссия по освобождению, слушание о моем восстанавливающемся рассудке, а тут еще предсмертное отцовское письмо… Все это рвет меня на части, и трудно оставаться цельным.
28 февраля Билли позвонил своему адвокату и сказал, что не хочет, чтобы его мать завтра утром присутствовала на слушании о пересмотре его дела.
Глава двадцать первая
1
После повторного слушания, которое состоялось 1 марта 1979 года, срок пребывания Билли Миллигана в Афинском центре психического здоровья был продлен еще на шесть месяцев. Все работающие с ним понимали нависшую угрозу. Билли знал, что, как только его вылечат и выпишут из клиники, последует арест за нарушение условий досрочного освобождения и он будет возвращен в тюрьму еще на три года. Его могут также обвинить в преступлениях, совершенных во время испытательного срока, и присудить еще от шести до двадцати пяти лет за грабежи на придорожных местах отдыха.
Л. Алан Голдсберри и Стив Томпсон, афинские адвокаты Билли, подали ходатайство в окружной суд Фэрфилда отклонить признание Миллигана в своей виновности. Они аргументировали это тем, что в 1975 году суд еще не знал, что имеет дело с множественной личностью, что подсудимый был безумен и неспособен в то время защищать себя, поэтому приговор казался тогда справедливым.
Голдсберри и Томпсон дали Билли надежду, что если судья в Ланкастере аннулирует это признание, тогда он будет освобожден после излечения.
Он жил этой надеждой.
Почти в это же время Билли с радостью узнал, что Кэти и ее жених «со стажем», Роб Баумгардт, наконец-то решили пожениться осенью. Билли нравился Роб, и он стал строить планы к их свадьбе.
Гуляя по территории клиники, наблюдая признаки наступающей весны, Билли чувствовал, что плохие времена позади. Ему становилось лучше. В один из уикэндов в доме Кэти он начал рисовать фреску на стене.
Дороти Мур отрицала все, что было сказано в предсмертном письме ее мужа, и даже согласилась на его опубликование. Она сказала, что перед смертью Джонни Моррисон был психически нездоров. У него была связь с другой женщиной – стриптизершей, и он, вероятно, спутал ту женщину с ней, когда писал о людях, которые околачивались вокруг нее.
Билли помирился с матерью.
30 марта, в пятницу днем, возвращаясь в палату, Билли заметил, что на него как-то странно смотрят, шепчутся и вообще атмосфера тревожная.
– Ты видел дневную газету? – спросила одна из пациенток, протягивая ему газету. – Там снова о тебе.
Он с удивлением посмотрел на жирный заголовок на первой полосе «Коламбус диспэч» от 30 марта:
«ВРАЧ ГОВОРИТ, ЧТО НАСИЛЬНИКУ РАЗРЕШЕНО БРОДИТЬ ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЦЕНТРА
Газете “Диспэч” стало известно, что Уильяму Миллигану, насильнику с множественными личностями, помещенному в декабре в Афинский центр психического здоровья, разрешили ежедневно покидать клинику свободно и без сопровождения… Врач Миллигана, Дэвид Кол, сказал, что Миллигану разрешено покидать территорию клиники и даже ездить к родственникам на уик-энды…»
Шеф афинской полиции Тед Джоунс якобы заявил, что общество выражает озабоченность по этому поводу и что он «беспокоится о том, что психически больной человек свободно гуляет по территории университета». Журналист приводит также слова судьи Флауэрса, который признал Миллигана невиновным: «То, что Миллиган свободно гуляет, где хочет, – ему не на пользу». Статья заканчивается ссылкой на «человека, который в конце 1977 года сеял ужас среди женщин на территории Университета штата Огайо».
«Коламбус диспэч» начала серию ежедневных публикаций, выражающих сожаление о том, что Миллигану разрешено «свободно гулять». Редакционная статья от 5 апреля, посвященная Миллигану, была озаглавлена: «Нужен закон, чтобы защитить общество».
Напуганные читатели Коламбуса и взволнованные родители студенток университета в Афинах стали названивать президенту университета Чарльзу Пингу, который позвонил в клинику и потребовал объяснений.
Два члена Законодательного собрания штата, Клэр «Базз» Болл-младшая из Афин и Майк Стинциано из Коламбуса, критиковали клинику и доктора Кола и настаивали на немедленном пересмотре статьи закона, согласно которой Миллиган был послан в Афины. Они также требовали внести изменения в формулировку «невиновен по причине безумия».
Некоторые недоброжелатели Билли из персонала клиники, приходившие в ярость оттого, что он получал деньги от продажи своих картин, сообщили в «Коламбус диспэч», «Коламбус ситизен джорнал» и «Дейтон дейли ньюс» о больших суммах денег, которыми он распоряжается. Когда он потратил часть денег от продажи «Грации Кэтлин» на автомашину «мазда-компакт», чтобы возить свои картины, газеты взорвались.
Стинциано и Болл требовали провести следственную проверку в афинской клинике. Многочисленные нападки и критика, подогреваемые ежедневными статьями на первых полосах газет под крупными заголовками, вынудили доктора Кола и суперинтенданта Сью Фостер попросить Миллигана отказаться от отпусков и самостоятельных прогулок по городу, пока шум не уляжется.
Билли был не готов к этому. Ведь он соблюдал все правила, установленные в клинике, держал свое слово и не нарушал закона с тех пор, как его диагноз был установлен и его начали лечить. А теперь вдруг запрещают то, что раньше разрешали!
Удрученный, Учитель сдался и ушел с пятна.
Когда Майк Руп заступил на дежурство в 11 часов, Миллиган сидел в кресле, обитом коричневым винилом, скорчившись и потирая руки, словно чем-то напуганный. Майк не знал, подойти к нему или нет. Его
