это Соня. Но учтите – Соня стоит дорого». – «А почему?» – «Ну, это Соня». Рабинович подумал: в кои-то веки выбрался в Одессу, надо шикануть. «Ладно, давайте Соню». И когда они вдвоем пришли в номер, Соня принялась выделывать что-то невероятное. «Соня, что это?» – спросил Рабинович. Она ответила: «Как – что? Это темперамент». И тогда Рабинович сказал: «Это не темперамент, Соня. Это – суматоха».
Утесов был членом квалификационной комиссии Москонцерта. Как-то на одном из просмотров показывалась эстрадная пара с номером дурного пошиба. Этот дуэт исполнял куплеты, разыгрывал дурацкие скетчи, бил чечетку… Председатель комиссии, считая, что на сцене был показан типично одесский жанр, попросил Леонида Осиповича дать оценку этим артистам. Утесову не хотелось их обижать, он долго отнекивался, но в конце концов сказал:
– У нас в Одессе все так могут. Но стесняются.
Как-то в беседе с одной знакомой Утесов пожаловался на бессонницу. Она посоветовала ему надежное средство – думать перед сном о самом приятном. Леонид Осипович ответил:
– О самом приятном врач мне даже думать запретил.
И еще одна история от Утесова.
Двадцатые годы. В клубе одесского порта идет концерт. Публика собралась совершенно неуправляемая, в зале шум, гвалт, доносятся реплики… За кулисами молодой пианист с ужасом шепчет: «Как же я буду выступать?! Меня освистают». Конферансье – старый эстрадный зубр – говорит ему: «Все дело в том, как подать номер. Смотри».
Он выходит на сцену и, перекрывая шум, изо всех сил орет:
– Загадка!
Все попритихли, насторожились.
– На заборе написано слово из трех букв, – продолжает конферансье. – Начинается на «хэ». Какое это слово?
В ответ все с восторгом кричат знакомое слово.
– Неправильно! – перекрикивает он всех. – Это слово – «хам»! Так вот, босяки: Бетховен, «Лунная соната».
Как-то в Одессе подходит на улице к Леониду Осиповичу незнакомый человек и говорит:
– Ой, Лёдя, какой у тебя талантливый сын! Как он поет, как танцует!
– Вообще-то у меня дочь, – отвечает Утесов.
– Ха! – воскликнул одессит. – И ты мне будешь рассказывать!
Илья Набатов и Утесов зашли в одесскую парикмахерскую.
– Будьте добры, постригите меня, – попросил Леонид Осипович мастера.
Тот отмахнулся:
– У меня обеденный перерыв.
– Ну что ты мелешь! – возмутился Набатов. – Ведь перед тобой сам Леонид Утесов!
– Ну да. Так я и поверил. Нашли дурака.
– Спой ему, – предложил Илья Семенович Утесову.
И тот исполнил куплет известной песни об Одессе.
– Ух ты! – восторженно произнес парикмахер. – Вы и вправду Утесов.
– Ну вот и постриги меня.
– Сейчас не могу, у меня обеденный перерыв…
В 1939 году Леонид Утесов прибыл на гастроли во Львов – еще недавно польский. В разговоре с секретарем обкома Леонид Осипович сказал, что поляки произвели на него прекрасное впечатление: они чуткие, воспитанные, вежливые.
Секретарь возразил:
– Не верьте, это у них все наносное.
– Лучше наносная вежливость, чем искреннее хамство, – ответил Утесов.
Однажды Михаил Водяной пригласил Утесова и ленинградского эстрадного артиста Бена Бенцианова побывать у него в деревне, где он купил дом. После завтрака артистическая троица пошла прогуляться. Вокруг бегают куры, гуси, в луже валяется поросенок. Одним словом, обычная деревенская идиллия. И вот друзья наблюдают такую картину: петух погнался за курицей. Догнал, но только начал ее топтать, как появилась хозяйка и принялась разбрасывать корм. Петух тотчас оставил курицу в покое и помчался клевать зерно. Бенцианов и Водяной засмеялись, а Леонид Осипович сочувственно сказал:
– Не приведи Бог так проголодаться.
Группу ведущих артистов эстрады вызвали для очередного разноса в министерство культуры. Какой-то министерский бонза принялся учить их уму-разуму, наставлять, что надо исполнять на эстраде, а что не надо. И подкрепил свою мысль цитатой из Ленина.
Тут Утесов перебил его:
– Вы неточно цитируете Владимира Ильича. У него сказано так… – и привел цитату совершенно правильно.
Чиновник был настолько ошарашен, что быстренько закончил совещание. Коллеги Леонида Осиповича тоже были удивлены его познаниями в области ленинских трудов. В коридоре окружили, спрашивают:
– Каким образом вы вспомнили эти слова?
– Чепуха, – небрежно ответил Утесов. – В свое время Матвей Грин написал мне фельетон, где была эта хохма. Вот я ее и запомнил.
Однажды к Утесову подошел незнакомый старичок и сказал:
– Я еще ребенком бывал на ваших концертах и восхищался вашим пением.
– Сколько же вам лет? – поинтересовался Леонид Осипович.
– Восемьдесят пять.
– А мне шестьдесят семь.
На творческом вечере артистки Театра сатиры Татьяны Ивановны Пельтцер Утесов сказал ей приветственные слова, а закончил свое выступление, как всегда, шуткой:
– Сейчас я опустился бы перед вами на колени. Если бы был уверен, что смогу подняться.
Утесов рассказывал, что однажды, когда он был председателем выпускной комиссии режиссеров-заочников в ГИТИСе, популярнейшая певица Алла Пугачева (она из этого выпуска) подошла с фотографом к Утесову и попросила разрешения сняться с ним на память. Леонид Осипович с удовольствием согласился. И тут же вспомнил историю, как однажды балалаечнику Трояновскому удалось сфотографироваться со Львом Николаевичем Толстым. Балалаечник был человек предприимчивый, он сделал с этой фотографии клише и выпустил афишу, на которой был изображен вместе с великим писателем. Его антрепренер как-то предложил концерт балалаечника какому-то хозяйственнику и показал афишу. Тот внимательно посмотрел и сказал: «Ну, этот с балалайкой будет играть, а что будет делать этот старик с бородой?» Антрепренер обиженно ответил: «Этот старик с бородой, если услышит ваши слова, в гробу перевернется». – «Понятно, – сказал хозяйственник, – это акробат. Не надо».
– Так вот, Аллочка, – закончил Леонид Осипович, – при вашей популярности, я боюсь, будут спрашивать: «А что это за старик рядом с вами?»
Семен Кирсанов
Сказание про царя Макса-Емельяна, бесплодных цариц, жену его Настю, двести тысяч царей – его сыновей, графа Агриппа, пустынника Власа, воина Анику, царевну Алену, мастера на все руки и прочих лиц из былых небылиц
Сказ шестой
Ветх Онтон-град, а немало в нем рвов да крепких оград от своих же воров, не свершилась бы кража.
У онтонской стены на часах стоит стража. Арбалеты в руках, скорострелки. А на башенных звонных часах стрелки ходят что медные раки в тарелке и клешнями ведут – час да час. День взошел, день погас. Вместо чисел мудреные знаки. И на солнечных ходит часах треугольная тень – часовым при воротах. Указует на срок в поворотах. И песок из сосуда в сосуд просыпается. Засыпает дворец, просыпается.
