– Вы как прекрасный цветок, – сказал он.
– Ах, что вы! – в тон ему ответила Адриана.
– Нет, нет, вы истинный цветок!
– Мне не известно, что значит быть цветком, расскажите и дайте почувствовать это, – продолжила она игру.
– Ваши щечки пылают подобно розам, мадемуазель. А трепетание вашей нежной груди может сравниться лишь с трепетом лепестков лотоса, а все остальное… Отвергая мои восторги, вы лишь еще больше заставляете меня их расточать, – сказал он.
Она рассмеялась:
– Вы превзошли меня в своих речах, мсье. Я всего лишь думала, что вы преувеличиваете восторги на мой счет, но вы открыли мне мою истинную природу, и я вас за это покорно благодарю.
Теперь он засмеялся:
– Вы позволите взять вас под руку, мадемуазель?
– Если вы ограничитесь только этим, мсье д'Аргенсон.
Он вновь засмеялся и взял ее под руку.
– Я не хитрая лисица, мадемуазель, а всего лишь преданная и упрямая охотничья собака. Куда вы держите путь?
– Даже не знаю. В деревне никого нет.
Он кивнул и сделался серьезным.
– Да, вероятно, жители прячутся где-то поблизости, их дома не похожи на давно покинутые жилища.
– А люди герцога? Они не…
Д'Аргенсон пожал плечами:
– Пока что они соблюдают строжайшую дисциплину. Они не будут заниматься мародерством, ну… если только по мелочам. Но я боюсь, прежде чем наш поход закончится… Нам нужно будет перевалить через горный хребет, а когда провиант на исходе и всех охватил страх – в таких ситуациях даже самые добродетельные мужи ломаются.
– Да, к сожалению, – тихо произнесла Адриана, – и женщины тоже теряют свое лицо.
Она ощутила легкое пожатие его руки.
– Я даже вообразить не могу, что вы способны были совершить нечто такое, что не знает прощения.
– Вероятно, вам просто не хватает воображения.
– Мадемуазель, – сказал он с теплотой, которой она никак от него не ожидала, – может быть, мне недостает воображения, но у меня есть большее – разум. И я повторяю то, что уже сказал: я представить не могу и не слышал ничего подобного, чтобы вы совершили нечто такое, чего вам стоит стыдиться.
– Видно, вы, мсье, недостаточно чувствительны к нормам морали, и оттого вас не мучают угрызения совести.
– Это верно. Ну и что это меняет?
– Ничего. Просто ваша доброта является лишь формой проявления вашей хитрости и корысти. Но поскольку внешне это похоже на доброту, я готова сказать вам за нее спасибо. – И ее поразило то, что, когда она улыбнулась – улыбнулась по-настоящему, а не по привычке деланно, у нее на глаза навернулись слезы.
– Вы сегодня ужинаете с герцогом? – спросил он.
Адриана только кивнула, нахлынувшие чувства лишили ее дара речи. Со склона холма их взорам открылся лагерь, разбитый внизу, в долине рядами стояли палатки, сгрудились в кучу повозки и лошади бродили окрест не привязанные.
– А я, к сожалению, – продолжал д'Аргенсон, – вынужден с кавалерией выехать вперед, нужно проверить дорогу. Будьте внимательны и любезны с герцогом, моя дорогая. Он еще совсем ребенок, и у него такое нежное сердце, не то что у нас с вами.
– Я знаю это, – похлопала его по руке Адриана.
Подойдя к своей палатке, она увидела Креси, стройную, как тростинка, в зеленом шелковом платье, она стояла, прислонившись палатке. Креси встретила встревоженно нахмурившуюся Адриану победной улыбкой.
– Вероника, ты ведешь себя неразумно. Разве доктор разрешил тебе совершать прогулки?
– Доктор был бы рад, если бы я все время лежала и спала, так бы он чувствовал себя спокойнее. Но у меня перед ним нет никаких обязательств, – ответила Креси. – Ко мне возвращаются мои силы.
– Только не надо излишне напрягаться, а то они вновь тебя покинут.
– Не бойся за меня. Мое здоровье меня саму очень волнует. – Она чуть прищурилась. – Ну а как ты и… и наши друзья?
– Я попробовала провести некоторые исследования, – ответила Адриана. – То, что они дают, просто чудесно. Я получаю так много, что все время думаю, какую же с меня за это потребуют плату.
– Будь я на твоем месте, я вела бы себя очень осторожно. Подобно мне, ты должна совершать с ними
