все, кто был дорог Леофу, мертвы.
А сам он был даже хуже, чем мертв.
Он сделал шаг в сторону Роберта и услышал, как в колене что-то странно хрустнуло. Он уже больше не сможет бегать. Не сможет прогуляться по траве в весенний день, не сможет играть со своими детьми – хотя, если уж на то пошло, у него просто не будет детей.
Он сделал еще один шаг и оказался почти достаточно близко.
– Прошу, – повторил Роберт, встал с табуретки и схватил Леофа за плечи холодными жесткими пальцами. – Что, ты полагаешь, ты можешь мне сделать? Задушить меня? Этим?
Он схватил Леофа за пальцы, и музыканта окатила такая страшная волна боли, что из его истерзанных легких вырвался вздох.
Когда-то этого хватило бы, чтобы он закричал. Теперь же из его глаз покатились слезы, когда он взглянул на руку короля, сжимавшую его собственную.
Он по-прежнему не мог их узнать, свои руки. Когда-то его пальцы были изящными и ловкими, идеальной формы для перебирання струн или клавиш. Сейчас же они распухли и изгибались в противоестественных направлениях; люди прайфека методично сломали их между всеми суставами.
Впрочем, этого им показалось мало, и они раздробили кости обеих рук и запястья. Если бы они совсем отрубили ему руки, это оказалось бы более милосердным. Но они не стали. Они оставили их беспомощно висеть напоминанием о вещах, которые он тоже никогда больше не сможет делать.
Леоф снова посмотрел на клавесин, на его великолепные красные и черные клавиши, и у него задрожали плечи. Струйки слез обернулись потоком.
– Хорошо, – сказал Роберт. – Так, так. Дай себе волю…
– Вряд ли вы сможете причинить мне еще большую боль, – выдавил из себя Леоф и сжал зубы от стыда.
Впрочем, он знал, что пребывает уже почти за гранью стыда.
Король погладил композитора по волосам, словно ребенка.
– Послушай, друг мой, – сказал он. – Я виноват, но лишь в небрежности. Я недостаточно внимательно следил за прайфеком. Я не имел ни малейшего представления о жестокости, с которой он с тобой обращался.
Леоф почти рассмеялся.
– Простите меня, если я вам не поверю, – сказал он. Пальцы узурпатора ущипнули его за ухо и чуть повернулись.
– Ты будешь обращаться ко мне «ваше величество», – мягко проговорил Роберт.
Леоф фыркнул.
– А если не стану? Вы меня убьете? Вы уже забрали у меня все, что я имел.
– Ты полагаешь? – пробормотал Роберт, выпустил ухо Леофа и отодвинулся. – Я еще не все у тебя забрал. Поверь мне. Но оставим пустые разговоры. Я сожалею о том, что с тобой произошло. Отныне тобой будет заниматься мой личный врач.
– Ни один врач не в силах исцелить это, – сказал Леоф, подняв свои искалеченные руки.
– Возможно, – не стал спорить Роберт. – Вероятно, ты уже никогда не сможешь играть сам. Но, насколько я понимаю, музыка, которую ты создаешь – сочиняешь, – рождается у тебя в голове.
– Но она не может выйти вовне без помощи моих пальцев, – проворчал Леоф.
– Или пальцев другого, – возразил Роберт.
– Что…
Неожиданно король сделал знак рукой, и тут же распахнулась дверь, на пороге которой в свете ламп замер солдат в темных доспехах. Он держал за плечо маленькую девочку, чьи глаза прикрывала повязка.
– Мери? – выдохнул Леоф.
– Каваор Леоф? – пискнула она и рванулась было к нему, Но солдат потянул ее назад, и дверь снова закрылась.
– Мери… – повторил Леоф и заковылял к двери, но Роберт удержал его за плечо.
– Видишь? – мягко спросил он.
– Мне сказали, что она мертва! – выдохнул Леоф. – Казнена!
– Прайфек пытался сломить твою еретическую душу, – пояснил Роберт. – Многое из того, что говорили его люди, вранье.
– Но…
– Тише, – сказал Роберт. – Я уже проявил великодушие. И ничто не помешает мне проявлять его и дальше. Но ты должен мне помочь.
– Каким образом?
На лице Роберта появилась жутковатая усмешка.
– Может быть, обсудим это за едой? Похоже, ты умираешь от голода.
Вот уже довольно долго Леофа либо вовсе не кормили, либо приносили какую-то безымянную кашицу,
