равноденствий. Мы на заре эпохи Водолея, понимаете? Залезши глубже в наш каменный сейф, мы находим такие ценные депозиты, как начатки планиметрии, стереометрии и зародыш тригонометрии; и может быть, важнее, чем все эти земные меры, расстояния и веса, вместе взятые, три величайших математических фокуса: во-первых, конечно, «пи», этот постоянный, но, видимо, не окончательный ключ к окружности. Во- вторых, «фи», золотой прямоугольник, коробка передач нашей эстетики, позволяющая гармонично и бесконечно, не срывая зубцов на шестернях, переходить от двух третей к трем пятым, к пяти восьмым, к восьми тринадцатым и так далее. Понимаете? И третье – теорема Пифагора, которая, по сути, есть умный сплав первых двух находок и Пифагору может быть приписана с такими же основаниями, с какими рождение соула – Эрику Клэптону.
– Браво! – Немец захлопал в ладоши, но англичанин разгорячился и не отреагировал.
– Предполагаемые Фонды обещают не меньшую выручку. Если информацию пирамиды мы пока что можем воспринять и оценить только в наших терминах и в меру нашего понимания, то сколько же содержится в этом чертовом пятиграннике того, что мы
– Исследование не менее ценное, чем работа над ядерной бомбой, – поддержал его американец.
– Но будем откровенны, друзья. Вышесказанное – всего лишь вексель, посулы, чтобы привлечь бюрократов. А истинное сокровище, о котором страстно мечтают пирамидиоты в заветнейших камерах своих сердец – даже если не говорят об этом в своих заявках, – оно в графе «К получению».
Видение этого бесценного приза заставило его подняться. Он постоял, шатаясь, с дрожащим подбородком, потом раскинул руки, словно обращался ко всему свету.
– Кое-что нам
Он нашел свою точку. Его голос гремел в баре, как у Оливье в шекспировской тираде.
– Я требую объяснения! Клянусь небом, мне как человеку обязаны дать точный отчет, я имею право на честный аудит!
Это был крик от имени всех, кому недодано, крик из бездны социального протеста, космического вдохновения и задохшегося пива. Он больше не смотрел на нас. Он круто повернулся и вышел, величественно шатаясь. Его проводили рукоплесканиями.
Когда рецензии на речь англичанина закончились, я хотел узнать побольше о результатах космическо- лучевого зондирования, но упоминание о новых постояльцах с револьверами вывело собутыльников на тему Арафата. Человека, не слишком любимого, как я понял; даже студенты-мусульмане неодобрительно отозвались о партизанском вожде. Немец разругал его безжалостно.
– Штурмовик в душе, подлый террорист с лимузином. – Он снял очки и потер переносицу – Я был на Мюнхенских играх, когда они убили израильских спортсменов, прекрасных парней. Борцов, я помню. Подлость! Признаюсь вам: при случае я насыпал бы в его кофе толченого стекла, если бы они провозили мимо меня тележку в холле.
Американец сказал, что он бы использовал ЛСД.
– Вот была бы умора, посмотреть, как Ясир двинется. Кстати, и карму его почистить, хе-хе. Знать бы, где достать дозу…
Я извинился, купил пива и ушел с ним в свою кабинку. Пожалуй, я мог бы им дать пузырек моих глазных капель; наверняка ими не воспользуюсь. Но я против насильственного лечения. Мы не имеем права отстирывать чужие кармы, пусть и самые грязные. А кроме того, эти пустынные бандюги? Неизвестно, что они устроят, если сорвутся с цепи. Глядя, как они рыщут с револьверными рукоятками наружу, я тоже поблагодарил их пророка, запретившего им спиртное: от них и трезвых неизвестно чего ждать. Как сказал англичанин, непредсказуемы.
– На пожарище с бадьей, – заметил Джек. – После того, как турки отстрелили ему нос.
Большая кошка проигнорировала смешанную метафору и продолжала смотреть поверх наших голов и грязи Назлет эль-Саммана в сторону Нила.
Во второй половине дня Джек немного приободрился. Он познакомился с Кафузалем и даже заказал для них в кабинку два рома с кока-колой.
– Она не мусульманка, она коптка. Копты – это секта египетских христиан, которую терпят из-за ее малочисленности и древности. Они называют себя первыми христианами и утверждают, что заботились об Иосифе, Марии и мальчике, когда те убежали от Ирода в Египет. Некоторые даже говорят, что они – последние остатки ессеев, то есть, как христиане, предшествовали Христу, благодаря ясновидению, знамениям и видениям, которые якобы присущи их вере.
– Тогда понятен ее взгляд, – догадался я; мусульманская женщина не должна смотреть в глаза мужчине, если это не отец, не муж, не брат. – Прямой и смелый.
– Наверное, – сказал Джек. – Каждое воскресенье она ездит на автобусе в Каир, в церковь, в ту самую, она говорит, которая приютила Святое семейство две тысячи лет назад. Место совершенно чудесное. Всего несколько лет назад, она говорит, рабочий увидел на крыше женщину. Он позвал коптского священника, тот вышел и велел ей слезть. Потом заметил, что от нее исходит свет. «Святая Мария, Матерь Божия!» – воскликнул он или что-то в этом роде. В общем, все прихожане тоже вышли и увидели ее, и в следующее воскресенье опять увидели. В следующее воскресенье церковный двор был полон народа: мусульмане, христиане, неверующие – все ее увидели! Так продолжалось два месяца. Тысячи людей были свидетелями ее еженедельных явлений.
Джеки улыбнулся и поднял брови.
– В конце концов толпы так разрослись, что египетское правительство огородило это место стеной, поставило турникет и стало брать по двадцать пять пиастров. Привидение тут же перестало являться.
– Замечательно. Я бы тоже этого не потерпел. Тем более когда они берут пятьдесят пиастров за то, чтобы посмотреть на пустые бычьи гробы.
Вернувшись в лоно столичной цивилизации, Джеки хочет задержаться еще на неделю.
– Переселяйся ко мне в гостиницу, и полетим четвертого ноября. Посмотрим танцы живота. И сможешь провести вечер Хеллоуина в гробнице.
Отвечаю, что лучше проведу его с детьми в Орегоне и буду раздавать мумиям в резиновых масках сладкие шарики попкорна. Он пожимает плечами.
– Как хочешь. Но думаешь, до четверга успеешь найти… дописать заметки?