образом связано. Поэтому киношники называли ее Нелл, и ее это вполне устраивало.
Кроме того, что кинолюди предоставили ей и ее семье замечательные комнаты в мотеле, они еще обеспечили им специальные места для ожидания в пустом крыле старого консервного завода. Они называли ее зеленой комнатой, хотя никаких признаков цвета в ней не было. Это было большое деревянное помещение с облезлыми стенами. С пола давно был содран настил, под которым обнажились старые сосновые бревна, перемычки стен были разобраны. Повсюду, как вены и мышцы из освежеванного тюленя, торчали трубы и провода. Но никто из них не жаловался. Здесь была ванная и кухня с буфетом, полным еды. В углу стояли раскладные постели, на которых можно было вздремнуть или, устроившись, посмотреть мыльную оперу. Кроме того, здесь были автоматы для игры в покер и блэк-джек. И здесь было гораздо уютнее, чем у нее на родине. Там их дом тоже был сделан из дерева — его вручную построили соплеменники, для того чтобы семья могла сохранить статус аборигенов и получать соответствующие гранты ООН. Однако ее народ не отличался плотницким ремеслом. Он больше привык строить из снега.
Нелл не любила мыльные оперы, и они не приводили ее в полное остолбенение, как ее кузин, теток и бабок. Иногда по утрам, еще до того как к телевизору собирались взрослые, она смотрела мюзиклы, а потом отправлялась гулять по навесам. Навесы шли по периметру завода на всех трех этажах и окружали его с трех сторон. К внешней ограде навесов была прикреплена огромная стена, состоявшая из распорок, холста, папье-маше и мелкой проволочной сетки, которая представляла из себя декорацию морской скалы. С другой стороны этой стены шли съемки. Много чего рассмотреть из-за этой искусственной скалы было нельзя, но тут и там в ней были проделаны дырочки, загримированные под гнезда сорочая и кустики травы. Стоило оказаться на нужном этаже и найти нужную дырочку, и можно было наблюдать за съемками. А если таковую не удавалось найти, нужно было остаться на месте и ждать. Сначала раздавался звонок, означавший «внимание», а потом — «тишина». После того как камера начинала работать, передвигаться по навесам и ходить по деревянным лестницам было уже нельзя. Стоило поднять шум, как служба охраны тут же высвечивала нарушителя красным фонариком, и его отправляли в Шинный город к остальным изгоям. Нелл уже трижды видела такое. Поэтому она никогда не бегала после сигнала «тишина «. И не издавала ни единого звука.
Но это означало, что надо было научиться отгадывать правильное место и приходить туда заранее, чтобы занять его раньше остальных. Конечно, удобнее всего это было делать еще до окончания мюзикла. Потому что все портовые крысы до этого времени сидели у телевизоров. А иногда предупредительный звонок раздавался раньше времени, когда все еще были в своих дормиториях и комнатах ожидания. Тогда шансов выбрать хорошее место для подсматривания оставалось очень мало. Впрочем, Нелл не удавалось этого сделать даже тогда, когда она приходила задолго до предупредительного звонка. Портовые крысы, скользкие, как ящерицы, в своих черных резиновых подштанниках, перескакивали с этажа на этаж прямо через ограждение. Самые лучшие места были на верхнем этаже, и они всегда уже были заняты, пока она поднималась по крутой, скользкой лестнице. Это очень огорчало Нелл.
И вот однажды, когда мюзикл уже подходил к концу, она подумала: «Сегодня я пойду вниз».
Когда ее друзья увидели, как она топочет босиком вниз по лестнице, все страшно удивились.
— Эй, Нелл! Ты куда? Ты оттуда ничего не увидишь. Там даже дырок нет.
— «Я одноглазый далматин, иду я в рыбный магазин», — пропела Нелл мелодию, которая всегда предшествовала предупредительному звонку. — Не волнуйтесь, найду.
И лишь спустившись вниз, она поняла, о чем ее предупреждали. Там действительно не было ни одной дырки. Здесь находился фундамент фасада, который после урагана дополнительно укрепили подпорками и противовесами. Место напоминало длинную деревянную пещеру, которая тянулась вдоль всего здания и которую не пересекал ни единый лучик света.
Добравшись до угла здания, Нелл увидела, что вниз во мрак спускаются еще какие-то ступени. Она не сомневалась в том, что была на последнем этаже, и тем не менее вниз вела еще какая-то лестница. Над верхней ступенькой на цепочке висела вывеска, но Нелл не смогла бы ее прочесть, даже если бы хватало света. Она знала, как пишутся некоторые французские слова, которым их учили монахини в детском центре, а из английских она точно знала только «муж.» и «жен.», а также «вход» и «выход».
Она поднырнула под цепочку и начала спускаться дальше, чувствуя под ногами все те же скользкие ступени. Пурпурный сумрак над ее головой окончательно померк. В самом низу она нащупала дверь и, толкнув, открыла ее. Прохладная пустота ударила в лицо, и до нее донесся плеск невидимого моря. Пальцами ног она нащупала воду и остановилась. Плеск отдавался эхом в пещерном мраке. Она оказалась в каком-то огромном подвале, расположенном под заводом. Но страшно ей в этом сыром, абсолютно неведомом подземелье не было. Она ощущала запах старых снастей, ржавых механизмов и солоноватой стоячей воды. Вокруг была кромешная тьма, но отголоски раздававшихся звуков служили для нее радаром- эхолотом, с помощью которого она могла точно определить расстояние до дальней стены, до пропитанного креозотом потолка, служившего, вероятно, полом первого этажа, до невидимых устаревших котлов и паровых двигателей и даже до сосновых свай. Она представляла весь этот темный грот с такой же отчетливостью, как кукольный домик.
Нелл сделала еще один шаг. И вода скрыла ее обнаженную ножку до щиколотки. Дно было ровным и бетонным и совсем не скользким. Это была не та вода, в которой растут всякие скользкие вещи. Она пахла, как вода из аккумулятора аэросаней. Нелл встала в воду обеими ногами. Это было приятно. Кроме того, сверху, как страховка, лился слабый пурпурный свет.
Она двинулась вперед, растопырив пальцы, словно у нее на них были стебельчатые глаза, как у крабов. Так она дошла до противоположной бетонной стены и прошлась вдоль нее, пока не надоело, потом повернулась и пошла обратно, топая все смелее и смелее и окончательно убедившись в своей способности ориентироваться. Нелл даже не вытягивала больше вперед руки, за исключением одного места, где она вдруг ощутила некоторую неуверенность. Она точно знала, где куда свернуть, чтобы ни на что не наткнуться. Она ни разу не ударилась ни об один механизм, не налетела ни на один столб. Все было точно так, как она себе представляла — похвалила себя Нелл, добравшись до лестницы, — она бы и без страховки обошлась. Надо будет как-нибудь привести сюда мальчишек и показать им, что ее старшая сестра — не единственная эскимоска с особыми глазами.
Но когда она поднялась наверх и пролезла под вывеской с цепочкой, то поняла, что сделала страшную глупость. Пока она бродила там в темноте, она не услышала сигнала «тишина» и теперь не знала, дали его уже или нет. При мысли об этом она остолбенела. Она не знала, что делать. Если сигнал уже прозвучал, я не могу вернуться, и тогда нужно ждать. Но если я буду ждать, а сигнала «тишина» еще не было, то когда он раздастся, это будет означать, что съемки начинаются, а я подумаю, что это сигнал окончания съемок, пойду и меня высветят красным лучом. Ой-ой-ой, что же мне делать?
Однако единственный сигнал, который был дан, это «внимание». Кларк Б. Кларк включил его в надежде, что он ускорит развитие событий, и они успеют приступить к съемкам, пока Ник окончательно не вышел из себя. Кларк уже весь вспотел от этой спешки. В то утро все происходило с опозданием, что было вполне объяснимо после всех ссор и конфликтов, последовавших за собранием. Естественно, когда разражаются такие общественные фейерверки, искры разлетаются во все стороны. И отважной бригаде волонтеров- пожарников пришлось всю ночь колесить по городу с сиренами и мигалками, повсеместно совершая героические поступки. Феерия! А потом дознания. Естественно, полицейские делают это лучше всех остальных — это врожденный талант, который дается им вместе с ручкой и планшетом. Так чему же было удивляться, что на часах был уже полдень, а они еще и не начинали снимать? Или что никто до сих пор не заметил изображения на огромном металлическом парусе?
Кларк Б. был первым, кто его заметил. Он забрался на мостки подвески и уже поднял свой мегафон, чтобы дать сигнал «тишина», когда вдруг увидел граффити. Он был настолько потрясен, что не мог произнести ни слова. Левертов заинтересовался, чем вызвана задержка. Он проследил за взглядом своего помощника и тут же начал изрыгать проклятия. Это привлекло внимание администраторов и членов сценарной группы, потом операторов и, наконец, всех участников. Когда это увидел Стебинс, он, булькая от смеха, тут же попросил оператора крана развернуть люльку, чтобы снять это на пленку. Все были полностью потрясены и не столько самим фактом, сколько тем, что за все долгие часы подготовительных работ, установки декораций и обсуждения текущих вопросов никто ничего не заметил. Все были так ошарашены, что даже не обратили внимания на сообщение Леонарда Смолза о побеге морских львов. Это казалось уже сущей ерундой.
