как будут забираться в свою машину пассажиры лимузина, их не волновало. На крыльце все еще выпили по глотку, и Айк запихал бутылку в свой мешок — он давно не занимался подстрекательством толпы, и до окончания вечера ему еще могло понадобиться подкрепиться.
На крыльцо с побитым видом вышел Норман Вонг.
— Я не смог их удержать, Айк, — пожаловался он. — Я пытался. Но все в городе как с ума посходили. Мэр сказал, чтобы я их впустил, так как это единственное место, способное вместить всех желающих. А лейтенант Бергстром пригрозил, что если я еще раз выстрелю из пистолета, он будет вынужден отнять его у меня.
— Не волнуйся, Норман, — успокоил Айк расстроенного пристава. — Просто проведи нас в президиум.
Еще до того как они вошли в зал, Айк ощутил последствия кальмарова зелья. Всеобщий гомон и разноголосица заглушали выступление Тома Херба, стоявшего за кафедрой. Внутри было душно от запаха пота и адреналина, а пары дури вились под потолком, как невидимые змеи. Когда Норман начал протискиваться вперед с вновь прибывшими, шум заметно стих.
Айк, следовавший за ним, поймал себя на том, что чувствует себя как боксер, провожаемый на ринг. Альтенхоффен был прав. Это сборище напоминало крупные демонстрации «зеленых», когда они заполняли стоянки тысячами палаток в ожидании пламенных речей своих лидеров. И с наибольшим нетерпением все всегда ожидали бандита Бакатча. Потому что в те времена Айк Соллес был не велеречивым защитником окружающей среды, вооруженным арсеналом беспристрастных научных фактов, и не зубастым политиком, жонглирующим последними новостями. Айк Соллес был воином, покрытым боевыми шрамами и украшенным орденскими планками, полученными в борьбе против того самого флага, который удостоил его Морским крестом. Монстр цивилизации поразил его, как и многих других, но Исаак Соллес не сломался и встал на борьбу, круша его огнем и мечом! И он боролся до тех пор, пока его не засадили, чтобы остудить его пыл. Однако бушующее пламя Айка Соллеса было затушено не в трудовых лагерях. Это произошло в коттедже на окраине Модесто, где заключенным было позволено встречаться со своими женами. Он находился всего лишь в часе езды от Фресно, но никто ни разу не посетил Айка, и он ни разу не смог воспользоваться этой привилегией. Один раз его навестил Охо Браво из Юмы. У него были темные очки и длинные неровно свисающие усы. Он объяснил Айку, что зовут его теперь Эмилиано Брандо, а Охо Браво es muerte. Айк спросил, не видел ли Охо Джину, перед тем как muerte. Усы перекосились еще больше: да, Айзек, видел. А еще через два дня появился второй и последний посетитель — юная юристка с потупленным взором и папкой с бракоразводными документами. Вот тогда-то пламя и начало угасать. Айк был уверен, что его никогда уже не удастся разжечь снова. И вот он снова, горя страстью, шел к подиуму как в старые времена.
Норман был прав ¦— похоже, здесь собрались все жители города плюс еще целая толпа пришельцев. Многие из них были расфуфырены и разряжены. Мистер и миссис Вонг были одеты в изысканные китайские платья, а выводок приемных сыновей окружал их, как верные самураи окружают императорскую чету. Контингент ПАП был облачен в традиционные костюмы и одеяла с застежками. Они толпились в той части помещения, в которой Томми Тугиак Старший и другие официальные лица «Морского ворона» организовали нечто вроде офиса с помощью своих дипломатов. Бездомные Дворняги занимали противоположную часть зала. Совмещавшие в себе кровь ПАП и дух Дворняг занимали промежуточное положение в проходе. Здесь были Босвелл с женой, редко покидавшие свою базу, члены городского совета и большая часть преподавательского состава средней Квинакской школы. Вдоль стен, засунув руки в карманы, стояли рыбаки, пилоты и портовые грузчики в своей обычной выжидательной манере.
Левертова видно не было, зато Айк заметил его приспешника Кларка Б., который сидел у стены, положив переносной компьютер на свои загорелые колени. Он заметил и Вилли Хардасти, стоявшую за спинами братьев Каллиган у самых дверей, через которые их только что провел Норман. У той же стены на скамейке стояла эскимосская красавица. Она помахала Айку рукой и тут же принялась шептаться с портовыми пацанами, сгрудившимися около ее голых ног. Айк не без удовольствия отметил, что, кажется, она пережила приступ своей безрассудной страсти. В глубине зала напротив дверей верхом на древнем медном огнетушителе восседала Алиса. Для удобства она положила поверх него свой сложенный жакет и теперь, терпеливо сложив руки, внимательно изучала потолок. Может, она различала невидимых змей дури, вившихся там?
Херб Том завершал свою речь. Насколько понял Айк, она строилась на каких-то шатких доводах, призванных установить связь между традицией и исключительностью; Херб возглавлял единственное в городе агентство по прокату и был заинтересован в сохранении традиции. Его наградили редкими аплодисментами, и к помосту вышел следующий оратор — Чарли Фишпул. Чарли сказал, что самое главное заключается в единстве и открытости. Дворняги зарычали, а сестра Мардж Босвелл поинтересовалась, почему тогда брат Чарли поддержал «Морского ворона», когда эти проходимцы исподтишка продали свою половину клуба. Это заявление вызвало оживление в рядах ПАП, и они потребовали, чтобы Дворняги выполнили свои обязательства по этой сделке, заключавшиеся в согласии отказаться от своей половины собственности на условии предоставления эксклюзивного права выполнять обязанности охраны во время съемок. Мардж ответила на это целой очередью вопросов: «Разве „Морской ворон“ не гарантировал вам эксклюзивное право распространения национальных сувениров и артефактов? Что же вы возражаете против нашего эксклюзивного права? Мы уже в течение месяца прекрасно справляемся со своими обязанностями».
— Об этом-то я и говорю! — вскричал Херб Том, снова вскакивая на ноги. — Традиции прежде всего!
И наконец Айк начал понимать, что весь этот шум и гам был поднят по одной-единственной причине: все хотели удостовериться, что когда этот сочный пирог будет разрезан, каждому будут гарантированы те куски, к которым он привык, а может, и немного большие. И у него забрезжили опасения относительно того, во что его втравил Альтенхоффен. Он горел желанием отстоять клуб, однако, похоже, его доводы уже запоздали — пирог был уже продан, и единственное, что интересовало собравшихся, как его разделить.
Но прежде чем он успел это обдумать, Норман Вонг призвал всех к тишине и провел его к подиуму.
— Сядь, Чарли. Успокойся, Мардж. Послушаем нашего отца-основателя. Десять минут, Исаак.
Айк поднялся на возвышение, опустив голову. Он молчал целую минуту, судорожно пытаясь собраться с мыслями. Гул затих, и все с интересом повернулись к нему. Он давно научился пользоваться этим трюком с длинной мучительной паузой — она создавала напряжение и в то же время приковывала внимание аудитории. Потому что он уже знал, с чего начать, ибо пользовался этим в свое время неоднократно. Еще когда-то, в средней школе, он заучил наизусть несколько параграфов из учебника по американской истории. Тогда благодаря этому он стал победителем конкурса ораторского искусства в Сакраменто и получил двести долларов и позолоченный почетный знак, который тут же загнал. Он не мог вспомнить, что сделал тогда с деньгами. Однако выученный текст навсегда остался в его памяти. Он часто использовал отрывки из него на разных демонстрациях. Это был беспроигрышный ход. Когда в зале стало тихо, Айк поднял голову:
— Вы мечетесь на роковом перекрестке, как стадо овец! — звук голоса поразил Айка не меньше, чем собравшуюся аудиторию, и он с удовольствием отметил про себя, что правильно сделал, не допив виски, — сейчас был набран единственно верный градус.
— Вы отказываетесь от собственной независимости, не ведая, что творите: вы распахиваете дверь навстречу вечной тирании. Говорю вам: дружить с теми, кто не вызывает доверия, и любить тех, к кому мы чувствуем презрение, не может быть названо иначе, как безумием и безрассудством. И есть ли у нас основания надеяться на то, что наша привязанность сохранится, когда отношения будут исчерпаны?
Айк обвел глазами изумленных слушателей. Он поднял руку и указал на Кларка Б., сидевшего у стены со своими адвокатами.
— Вы говорите нам о гармонии и примирении — неужто вы можете вернуть время, которое уже безвозвратно прошло? Неужто вы можете сообщить проституции когда-то свойственную ей невинность?
Он повернулся к официальным лицам «Морского ворона».
— Есть вещи, которые природа не прощает, а если она их простит, то перестанет быть природой. Так может ли человек простить насильника, оскорбившего его возлюбленную, как эта земля прощает своих насильников?
