Порою блажь великая

на енотов — и без меня?

— О господи. — Хэнк вздохнул, отпустил старика и вернулся к своему креслу.

— Папа, — сказала Вив одновременно с облегчением и с досадой, — тебе лучше лечь в кровать…

— На хер кровать! А охотовая енота… Тьфу! Короче, я спросил!

Джо Бен предпринял маневр, направляя старика к лестнице.

— Никто и не заикался об охоте, Генри.

— Как же, как же! А то я совсем глухой! Думаете, старый олух совсем оглох, рассохся, и уж не может по лесу прошвырнуться? Мы еще поглядим!

— Давай же, папа, ступай. — Вив деликатно потянула его за рукав рубашки. — Сейчас мы с тобой поднимемся по ступенечкам, дойдем до кроватки…

— А что, это дело! — Генри вдруг сделался необыкновенно покладист. Он подмигнул Хэнку так похабно и потащил Вив по лестнице с такой прытью, что я ее предупредил: у нее три минуты, на крайний случай пять — а потом я снаряжаю экспедицию по ее вызволению из пещеры старого дракона.

Мы прислушивались к его громыханию и гиканью наверху.

— Порой сдается мне, — сказал Хэнк, качая головой, — что мой дражайший папаша окончательно съезжает с катушек.

— О нет. — Джо Бен вызвался в адвокаты Генри. — Здесь не то. Просто он заделался городской знаменитостью, я же говорю. В Ваконде его называют не иначе как «Старый Дикарь» или «Дедушка Йети». Детишки тычут в него пальцами, женщины здороваются на улице — и я ни секунды не сомневаюсь, что ему это все очень даже по кайфу. Нет, Хэнкус, на самом деле он нифига не расклеился. Ну, может, самую малость — глаз уже не тот, и что-то с памятью, — но в остальном он все больше комедию ломает, понимаешь?

— Я уж не знаю, что хуже…

— Ай, Хэнк, ну его ж это так прикалывает!

— Ну, может быть. Но в том-то и дело, черт побери, что доктор навесил на него весь этот гипс именно для того, чтоб на прикол его поставить, навроде якоря. Док сказал, что на самом деле старик не так уж круто поломался, но обязательно покалечится вдребезги, если не поумерить его прыть. Но похоже, его это только пуще раскочегарило.

— Да он просто языком чешет, в свое удовольствие. Ты так не считаешь, Ли? О! Послушай только, как он там наверху разоряется и радуется жизни: любо-дорого.

Но я был настроен пессимистически:

— Судя по звукам, он репетирует изнасилование.

— Ну нет, не всерьез. Это всего лишь комедия, — настаивал Джо. — Все это — просто комедия. Если он что и готовит, так скорее ответную речь на вручение Оскара за лучшую мужскую роль года.

Было слышно, как кандидат на Оскара тренирует дикцию, сквозь шамкающие десны призывая Вив: «вернишь, вертихвоштка, и брошай уже штроить иж шебя шелочку!» Когда Вив возникла на лестнице, ее волосы были растрепаны, а бледные щеки раскраснелись от недавней борьбы. Она объявила, что дает нам последний шанс перебить предложение Генри — два доллара и пинта красного. Хэнк посетовал, что ему это не по карману, но благородный Джо Бен заметил, что поскольку жена все равно его бросила, променяв на всякую сопящую мелюзгу, он так и быть накинет полбакса сверху. Вив, транспортируя грязные носки Генри к мешку, мимоходом спросила, не завалялась ли у меня, часом, лишняя пятерка. Я предложил ей обождать до получки в следующую субботу.

— Можно оформить кредит на завтра, — намекнула она, чуть покраснев, как только она умела: невообразимое сочетание невинного кокетства и бесстыжей скромности. — А муженька уговорю.

— Заметано. Значит, завтра. Где встречаемся?

Она развернулась, кружа и рассыпая блестки смеха.

— В городе у пристани. Завтра я буду собирать скальных устриц. Захвати молоток.

— Звучит романтично, — сказал я и глянул на братца Хэнка: не вышло ли перебора с романтикой? Но Хэнк стоял у окна и смотрел в ночь.

— Знаете, я вот прикинул, — сказал он задумчиво, — что с таким урожаем, как мы сегодня сняли, дела наши на подъеме. А ведь такая шикарная погодка долго не продержится. Да и выдохлись мы порядком. Так, может, возьмем этих спиногрызов, которые под домом, и прогуляемся малешко по лесу, косточки размять?

— В смысле, на охоту? — уточнил я.

— Да! — Джо Бен был готов.

— Поздно уже, — заметила Вив, полагая, что завтра нам вставать в четыре тридцать на работу.

— Самое время, — возразил Хэнк. — Я просто подумал, что при таких темпах завтра на работу можно забить. Мы ведь уж давно пашем без субботних выходных.

— Хорошее дело! — Джо Бен был вне себя от восторга. — О да! А знаете, что за день будет завтра? Хэллоуин. О да, вот ведь как все сложилось один к одному: в городе Хэллоуин, у нас охота на енотов, старик приносит домой бутылку, Лес Гиббонс плюхается в речку… Невероятно!

— А ты, Малой? Как, сдюжишь?

— Вообще-то не сказать, чтоб полуночный променаж был особо предусмотрен моими планами, но, думаю, не подохну.

— Я тебе вот что скажу, Хэнкус: давай-ка мы с тобой первыми отправимся на холм, разведаем все, подготовим. От собак в первый час все равно никакого толку не будет, после такого долгого простоя. А Ли с Вив тем временем посидят в хижине на холме, подождут, пока мы кого-нибудь выследим, а там уж примкнут. Никакого смысла всей толпой рыскать по кустам. Как вам такое, Вив? Ли?

Вив была не против, я же не видел никакого выхода из ловушки, которую сам себе подстроил, поэтому сказал: «Замечательно!» Кроме того, я искал случая поговорить с Вив наедине. В тот вечер, наряду с решимостью похоронить топор войны, возникло у меня желание воспользоваться импульсом своего благодушия и стариковского виски да выговориться, очистить душу. Моя закопченная совесть просила хорошенько ее проветрить. Мне необходимо было выложить кому-то все до дна, и я выбрал Вив как самую душевную из всей аудитории. Я раскрою ей свой зловещий замысел, обрисую все мои ужасные планы. Конечно, где-то что-то придется дополнить, где-то кое-что подраскрасить, заполировать кое-какие недоработанные детали моих дьявольских козней супротив брата — но в целом я решился поведать правду хоть кому-то, даже если это значило врать до посинения.

Однако дело обернулось не совсем по-моему.

В комнате наверху юный Генри, по компасу в каждом кармане и охотничий нож за голенищем, склоняется над старым Генри, хватает его за грудки и резким рывком вздергивает на ноги. «О'кей, старик, пусть они там, внизу, думают, будто тебя надули. Но прах меня разбери, если я позволю тебе думать, что ты сам себя надул…» Старик, опустив глаза, изучает домашний замшевый тапочек на здоровой ноге — тапочек, подаренный доктором при выписке; подмечает, как эта хлипкая дрянь успела износиться за такой-то смешной срок. Домашние тапки, господи Иисусе…

Так повернулось, что мне не удалось улучить наедине с Вив времени достаточно, чтоб завести свою исповедь… — «Потому что когда мы поклялись победить, — продолжает юный Генри, — речь шла не о паре-тройке первых раундов, речь шла о полной победе в этой гребаной драке! Поэтому вставай и выметайся отсюда…» — потому что как раз когда мы собирались уходить, старик Генри решил, что нам попросту не выжить в этих негостеприимных чащобах без его благословенного, бывалого- лесоповалого присутствия. Внизу, в прихожей, слышно, как шапочный шепоток сменяется тяжким сапожным топотом, разбавляемым смачным цоканьем резиновой подошвы на гипсе. «Чу!» — шепчет Джо Бен… — Так повернулось, что присутствие моего отца оказалось куда благодетельнее, чем он мог и помыслить. Пустись я в эту дурацкую исповедь, которую заготовил для Вив, уверен, я умер бы от одной лишь абсурдности положения, когда позже, по возвращении домой с охоты, мой братец наконец сбросил обманные покровы из оливковых ветвей да синих незабудок и явил истинный цвет своего чертополошного нутра… — «Чу! — шепчет Джо. — Звук такой, будто кто-то сменил тапочек на кованый ботинок…» — сбросил покровы, разверз утробу и доказал раз и навсегда, что всецело