Перекинувшись несколькими словами, мы распрощались и пошли между танцующими, извиняясь налево и направо. Я не понимал, всех тут знает Джордж или нет, да и не очень это меня занимало. Я все еще думал о Келлах. Вот достойные люди, ничем не уступающие ни одному из тех благородных южан, с кем мне доводилось встречаться. Келл среди здешних был человеком особого покроя — необыкновенным, но совсем не в том смысле необыкновенным, как Буффало Билл или Готч. Достоинство ветерана войн с индейцами поистрепалось и поблекло, как старая банкнота. В Готче ничего фальшивого не было, но он не вполне укладывался в обычные представления о
Когда мы добрались до конца вагона, я напомнил Флетчеру, что Сандаун все еще смотрит петушиные бои.
— У него может целая ночь уйти, чтобы натянуть мои сапоги, — сказал Джордж. Он опять говорил шепотом. — Кстати, у тебя осталось еще сколько-нибудь Важных Зеленых?
— Немного осталось, — признал я.
Он взял меня под руку.
— Хорошо. Дядя Джордж покажет тебе, как сделать из этого немного целую уйму, — И направился в следующий вагон.
Это был спальный вагон, и в нем — ни души. Все либо спали, либо гостили в других вагонах. Проход вдоль окон был так узок, что нам пришлось идти гуськом. Когда Джордж прошел на цыпочках мимо одного из купе, дверь позади него открылась и из нее выдвинулась немыслимая кипа белья на двух маленьких ножках. Я решил помочь.
— Давай помогу, мальчик.
Я принял кипу, и передо мной оказалось лицо красивой азиаточки. Под моим взглядом оно стало быстро менять цвета, как китайский фейерверк. Вагон шатнуло, и ей, чтобы не упасть, пришлось обхватить меня за талию. Я почувствовал, что на моем лице тоже начались пиротехнические явления.
— Спасибо, большое спасибо, — с запинкой сказала девушка. Она стала обходить меня, приговаривая: — Добрый вечер, большое спасибо. — Она увидела Джорджа и радостно повернулась к нему, — А, добрый вечер, мистер Флетчер.
— И вам добрый, мисс Сью Лин, — сказал он, — Это мой новый товарищ. Мятежник Джонни Нашвилл Третий.
Меня качало вместе с кипой, но будь я неладен, если позволю ему шутить надо мной.
— Джонатан Спейн, мэм, — поправил я, — Джонатан Э. Ли Спейн. Счастлив познакомиться. Очарован.
Я пустил в ход всю галантность, какую мог призвать на помощь, — мне страшно захотелось познакомиться поближе с этим разноцветным блуждающим огоньком.
Джордж игнорировал и мою галантность, и мое желание.
— Сью, золотко, где остальная прислуга? — тихо спросил он, — Попряталась?
Она ответила так же тихо, только тонким голосом:
— Вы, может быть, пойти в ту сторону, куда идете. Может быть, в том вагоне. Может быть, последняя дверь. Мне надо идти в другую сторону.
Она протянула руки к белью, поезд снова качнул ее ко мне — всего лишь легкое касание, — но огонь разгорелся во мне с новой силой. Джордж дернул меня за рукав.
— Ну ладно, мистер Очарованный. Ты, может быть, пойти со мной в ту сторону. Если не собираешься тут стоять и глазеть, как рыба на крючке.
Следующий вагон тоже был спальный, но более старый, и часть его занимали служебные помещения. На дверях были свежие надписи жирным цветным мелом: КЛАДОВАЯ, ТЕЛЕГРАФ, АВАРИЙНОЕ СНАРЯЖЕНИЕ. На последней двери значилось: ТОЛЬКО ДЛЯ Ж. Д. ПЕРСОНАЛА. Джордж приоткрыл ее, и мы заглянули внутрь. В помещении висела пыль, и полукругом, молитвенно, на коленях стояли люди. На полу было расстелено индейское одеяло с зигзагами, и, словно в алтаре, горел фонарь тормозного кондуктора. Я увидел черные лица и жесткие форменные пиджаки официантов, проводников, поваров, судомоев. Обслуга. Они не молились, они играли. По одеялу катались кости, туда и сюда перемещались зеленые бумажки. Игроки вели себя азартно, чертыхались, ликовали, призывали на помощь Даму Фортуну — но всё шепотом. Джордж со стуком распахнул дверь и ворвался с криком:
— Шабаш! Кончай игру!
Произошло смятение. Руки похватали деньги, люди вскочили на ноги. Потом они увидели, кто это гаркнул на них.
— Нелегкая тебя возьми, Джордж Флетчер! — крикнул один из игроков, — Нашел когда дурака валять!
— Правда, Джордж, — поддержал его человек постарше, с хмурым лицом. Он один не поднялся с колен, — Шутка дурного вкуса.
— Приношу извинения, ваше преподобие Линкхорн, — Джордж снял шляпу и смиренно поклонился. — Черт меня под руку толкнул, как говорил мой папа. Подурачиться захотелось, не удержался.
— У черта в дураках служить не годится, — сказал коленопреклоненный голосом, похожим на далекий похоронный колокол. Это был худой человек с печальным ртом, в очках с золотой оправой и в костюме, таком же черном, жестком и пасмурном, как его лицо. — Особенно человеку, который почти у всех успел походить в дураках.
— Да, ваше преподобие, сэр, — покаянно отозвался Джордж. Потом, повеселев, помахал рукой, как бы разгоняя пыль. — Не впустить ли вам немного свежего воздуха в вашу пыльную игру?
При этом вопросе его преподобие оживился.
— Свежая кровь никогда не помешает.
— Хорошо. А то у меня тут дятел, такой желторотый, что всех нас может сделать богачами.
Джордж втянул меня в душный отсек. Я был еще разгорячен после встречи с Сью Лин, не говоря уже о симпатическом смешении двух бокалов шипучки с желтым самогоном тети Рут, так что, боюсь, язык повиновался мне еще хуже обычного. Его преподобие Линкхорн наклонился, чтобы разглядеть поближе, — но не меня. Он щурился за очками на ноги Джорджа.
— Новые сапоги, брат Флетчер? Или ты опустился до осквернения могил?
— Нынче вечером Дама Фортуна заботилась о моих нуждах. Эти сапоги выиграны честно и благородно, спросите Нашвилла.
Его преподобие серьезно посмотрел на меня, и я серьезно кивнул в ответ. Он поднял кости и похлопал ладонью по одеялу.
— Так примите участие, братья. Дорогие друзья и братья, всех прошу… — Он окинул взглядом остальных, — Преклоним колени и посмотрим, упорствует ли мисс Фортуна в своих непристойных ухаживаниях за братом Флетчером.
Я стал на колени рядом с его преподобием и расстегнул рубашку для быстрого доступа к поясу с деньгами. Джордж присел рядом, взял у меня купюру и у Линкхорна — кости. Подул на кубики.
— Темные дамочки, повернитесь к нам лицом. Семеркой и одиннадцатью. И к черту дюжину [17]. Послушаем, что вы скажете, кости.
Рука его описала широкий круг, и кости покатились по одеялу. Змеиные глаза [18]. Джордж застонал, кружок заулюлюкал. Я зевнул. Все эти игроки в разных вагонах перетасовались у меня в голове. Паровоз дал долгий печальный гудок, колеса стучали у нас под коленями. Помню, что тоже бросал раз или два, но было трудно сосчитать очки и упомнить ставку. Я продолжал зевать. Выпитое, бормотание соседей в тесном отсеке, темные фигуры, душное тепло — все это погрузило меня в сонное оцепенение. Лица сделались окороками, висящими у нас в коптильне, где мне не полагалось играть — по крайней мере, с детьми батраков. Кости — двумя моими лучшими выбивальными шариками. Индейское одеяло — кругом, процарапанным на земляном полу коптильни, и я выбивал из круга рубиновые, мраморные и прозрачные и забирал в пухнущий мешочек у себя между коленями.
Я осознал, что игра кончилась лишь тогда, когда тугой, холодный свежий ветер вывел меня из забытья. Я снова был на крыше вагона! В серой скорлупе рассвета обозначилась фигура Джорджа, ползшего по-крабьи, боком. Одной рукой он тянул за собой женщину, Луизу, в другой держал лосиные
