не было ни облачка! Гром все приближался и приближался сзади и сменился пронзительным ржанием. Только я хотел посмотреть в ту сторону, как в звездном небе прямо над моей головой пронеслось большое растрепанное черное тело. Оно с грохотом приземлилось в неосвещенной передней части вагона и затормозило со стуком, обратив в бегство свинью и лошадь. Я приподнялся на локтях, и в это время сзади снова застучали копыта и надо мной пронеслась вторая тень. Тень со стуком затормозила рядом с первой. Обе развернулись и надвинулись на меня из темноты. Я схватил палку с ямсом и, как штык, выставил навстречу громоздкой паре.
Мое смешное оружие как будто произвело впечатление на всадников. Они спешились и подошли к костру, пристально разглядывая клубень, насаженный на его конец. Один был индеец, худой, прямой, тонкогубый, в шляпе с прямыми полями, и глядел мрачно. Сапоги на нем были индейского типа с мягким верхом, изношенные почти до смерти. Он задумчиво водил по щеке странной монетой. Второй был черный и так же весел, как первый угрюм. Шляпа на нем была настолько старой и бесформенной, что невозможно было угадать ее первоначальный вид. Я ждал, что они предпримут. Индеец сдвинул шляпу на затылок, и я увидел, что глаза у него дико блестят и в них ни капли страха. Они были — голодные.
— Хороший ямс, — сказал он.
Черный наездник кивнул:
— Несомненно. А не согласится ли наш благородный молодой громобой разыграть его в картишки?
Глава третья
Настоящий десятицентовый вестерн
Не много времени понадобилось, чтобы разглядеть, какая странная пара вклинилась в мою жизнь. Даже самый неопытный глаз узнал бы в них настоящих бывалых молодцов из десятицентовых вестернов [12]. Черный был меньше ростом, но возмещал это зубами: они сияли не хуже луны, плясавшей со звездами за его плечом. Себя он представил как мистера Флетчера, но зови меня просто Джорджем, а своего молчаливого товарища — как мистера Джексона Сандауна.
— Можешь звать его Джек-На-Закате или Сонный Джек, все равно как, — индейцы все время меняют имя.
Я прикинул, что мистер Флетчер сантиметров на пятнадцать ниже меня и раза в три старше. Трудно сказать, что выдавало его возраст. Лицо у него было младенчески гладкое, а глаза плясали, как бесенята, у которых вообще нет возраста. У него как будто все плясало — от черт лица до ног в сапогах. Он ни секунды не мог находиться в покое, и казалось, он пляшет под скрипку, а скрипка — его рот.
— Конечно, мы поняли, что поезд едет на родео, — говорил он. — По эту сторону Скалистых гор все туда едут. Ты тут сзади сидишь, сынок, с поддельной ирландской лошадкой и звездно-полосатой хрюшкой. И не представляешь себе, какие у них там впереди развлечения! Подержи мне зеркало, будь другом. Я немного припомажусь.
Он вылез из пыльной рабочей одежды и достал из седельной сумки парадную. Расфрантившись, как павлин, он занялся своей седоватой прической. Я держал зеркало.
У индейца был свой выходной наряд — строгая тройка и крахмальная белая рубашка. По его морщинам я понял, что он даже старше Флетчера. Он был такой же узкобедрый, но прямой и негнущийся, как палка. Глаза у него блестели так же, как у его черного товарища, но они не плясали. Они не моргали даже. Они сверлили, как пара закаленных сверл. Его блестящие волосы были заплетены в косы с обеих сторон и сплетены вместе под подбородком наподобие галстука. Конец этой двойной косы он пытался продеть в золотой самородок с дырочками. Видимо, одна из них была сквозная.
— Дай мне этого жира, — сказал он.
— Ну, конечно, Закатный. — Джордж бросил ему на ладонь шматок помады и подмигнул мне. — Я ничего не пожалею, лишь бы подсластить кислое личико мистера Джексона.
Индеец смазал помадой растрепанный кончик косы, а Джордж продолжал болтать.
— Слышишь, в этом поезде пропасть возможностей, если кто готов за ними слазить и в состоянии поиграть. Ты как думаешь, ты в состоянии? — спросил он меня.
— Я в состоянии.
Настроение у меня было бесшабашное. Прикончив вместе со мной последний ямс бабушки Рут, они сразу принялись за ее самогон.
— Только покажите мне, куда лезть.
— Ты сперва обуйся, — Он кивнул на мои грязные ноги, — Нас там ждет высшее общество.
Я сел, надел носки, потом достал из укрытия сапоги. Оба спутника выпучили глаза. Впервые с тех пор, как они вскочили на поезд, Джордж Флетчер, кажется, не нашел слов. Заговорил в конце концов индеец:
— Сколько они стоят, твои сапоги?
— Точно не могу сказать, мистер Джексон. Отец купил их в Нашвилле мне на шестнадцатилетие. Знаю только, что не отдам их ни за какие деньги.
Это заявление вывело Джорджа из транса.
— В Нашвилле? В Нашвилле, Теннесси? Я знал одного коновала из Нашвилла. Ветеринар никудышный, но такого франта ты в жизни не видел. Выходил принимать жеребенка разряженный, как плантатор. Но таких, как на тебе, роскошных, даже у него не было. Мм. Нет, Джордж постарается не выглядеть чучелом рядом с вами, франтами. Будь добр, протяни мне вон ту коробку.
Я достал из-за его ветхого седла круглую коробку. Он отстегнул крышку и вынул стетсон с высокой тульей, цвета свежего масла. Теперь я выпучил глаза. Он крутанул ее на пальце и улыбнулся мне.
— Ты когда-нибудь по верхотуре бегал, мистер Нашвилл? Не думаю. Но лучше этого поезда не найдешь, чтобы поучиться, и луны такой, чтобы освещать дорогу. Только смотри, куда ставишь ногу, и делай, как я, тогда все будет в порядке.
Он надел стетсон и затянул шнурок под подбородком.
Я тоже надел шляпу и заправил шнурок. Индеец поднял свою косу на макушку и нахлобучил шляпу с плоскими полями.
— Осторожней по лестницам, — хмуро посоветовал он, — Ржавчина хорошую кожу испортит.
Приятно было знать, что мои новые друзья заботятся о моих ногах и моей обуви. Оказалось, что ржавые лестницы для меня не самое сложное. Я перешел по сцепу, влез на крышу товарного вагона и только тут почувствовал, как это высоко. Луна хорошо освещала дорогу, но уверенности мне не придавала. Я старался не обращать внимания на каменистый ландшафт, проносящийся мимо, и сосредоточиться на том, куда ставлю ногу. Когда я дошел до гремящего проема между вагонами, он показался мне глубоким, как ущелье Снейк-ривер. Джордж и Сандаун прыгнули, не задумываясь, и приземлились в золотых всплесках. Когда золото опало, я увидел, что они стоят по пояс в полувагоне пшеницы. Они поманили меня, и я знаком показал им, что прыгну, только наберусь сейчас храбрости. Пока я набирался, паровоз дал свисток.
— Прыгай, Нашвилл, — крикнул Джордж, — Давай! Сейчас же!
Худое лицо его друга было повернуто навстречу летящей саже.
Паровоз снова засвистел, и они оба легли в пшенице. Впереди под колесами снова загремел рамочный мост, более короткий, чем над Снейк-ривер, и гораздо ниже! Считанные сантиметры между трубой и поперечной балкой! Я глубоко вздохнул и прыгнул — за мгновение до того, как над нами пронеслась балка. Пшеница забилась в рот, заткнула ноздри. Я сел, отплевываясь, но они тут же повалили меня. Мы лежали навзничь и смотрели на пролетающие балки. Когда мост кончился, Джордж сел и улыбнулся мне.
— Какой-то у него пасмурный вид, а, Джек? — сказал он. — Может, пшеница ему в нос набилась?
Индеец сел с другой стороны от меня.
— У них там ямс растет. Может, он не привык к пшенице.
Наверное, он пошутил, но на лице не было и тени улыбки. Казалось, он напрочь лишен чувства юмора.
