В шахматах, как и в жизни, кто-то теряет, кто-то находит. Если бы никто не терял, никто бы не находил, если и играют где в такие шахматы, то только под райскими кущами, там будто бы понятие «конфликтная ситуация» вообще исключено из оборота, вот где проходили бы на «бис» (есть хлопки, а звука нет) иные современные пьесы на бытовые ли, на производственные ли темы.
Этот же мир соткан из потерь и находок.
В нашей группе — Лили Платоновна Церодзе, директор Тбилисского, как утверждают зарубежные гроссмейстеры, лучшего в мире Дворца шахмат. Как и многие другие грузинки, моя добрая подруга любит шахматы. И довольно часто обыгрывает мужчин. Когда проигрывает самую легкую партию, восклицает: «Ва, что я наделала!», ее точеное лицо становится пунцовым, она долго не может отойти.
При мне Лили Платоновна потеряла сперва футляр от очков, потом нашла футляр и потеряла очки, потом нашла очки, потеряла зажигалку, ей подарили новую зажигалку, посеяла и ее, не ахала, не охала, не жаловалась, но стоило ей в «блице навылет» потерять одну только пешку в партии с Акылбеком Муратбековым — об этом в течение ближайшего часа узнали все, кого это могло и не могло интересовать.
Прямая противоположность ей сам Муратбеков, он предпочитает рассказывать окружающим в основном о своих победах. Интересный человек мой киргизский друг.
Теплым осенним вечером заявляется ко мне домой в белом-белом костюме, мы уславливаемся сыграть десять партий, кончаем матч во втором часу ночи, результат оказывается совсем не таким, какой бы счел справедливым и закономерным гость, он уговаривает начать новый мини-матч, мы полюбовно расходимся, хотя правильней было бы сказать «расплываемся» — на дворе потоп. На что становится похож его летний костюм, пусть попробует описать кто-нибудь другой. Я провожаю гостя до такси, а он... он, не обращая внимания на потоп, на лужи, все пробует и пробует убедить меня:
— Если бы я дал шах в девятой партии конем, так? Ты бы куда девался, так? Или в двенадцатой, если бы пожертвовал качество, куда бы ты пошел жаловаться, так? Ничего, поговорим в Мерано, — улыбаясь, но без ласки в голосе говорит мудрейший из мудрейших аксакал.
Некоторые считают, что в Мерано был один только матч — на звание чемпиона мира. Это не так. Были матчи, по накалу своему лишь немного уступавшие тому, что шел на сцене «Сальвар». Матчи между Акылбеком Муратбековым, с одной стороны, и мастером Борисом Шашиным, кандидатами в мастера спорта Юрием Зарубиным, Гагиком Оганесяном и Рапо Какиашвили — с другой. Играли в самолете, в автобусе, в отеле, на платформе для багажа, привлекая внимание и пассажиров и грузчиков на станции Больцано и снисходительно выслушивая их советы, состязаясь не только в чисто шахматном искусстве, но и в остроумии, — что за славная это игра, как снимает усталость, какие радости несет, как жаль тех, кто обеднил свою жизнь, не дав труда познакомиться с ней.
Шахматы помогают узнавать не только людей. Они помогают узнавать страны. И понимать, как достигается в наше время истинное возвышение человека, к кому приходит известность в самом лучшем, самом благородном смысле слова.
Разные есть пути к проявлению сил и талантов, каждый выбирает себе по нраву.
В семьдесят восьмом, во время поездки в Багио, была однодневная остановка в Токио. Нас возили по его улицам и площадям. У знаменитого олимпийского бассейна я невольно унесся мыслями в памятные дни Игр 1964 года, вспоминал страсти, бушевавшие под его сводами, вспоминал молодых людей, безжалостно бивших рекорды, и вдруг увидел нечто, разом вернувшее из далекого прошлого в действительность: на самой верхушке высоченной и тонкой мачты читаю русские буквы, слегка тронутые временем: «Здесь был Вася Захребов». Как он залез туда, этот беззаветный смельчак, сколько времени, сил и труда понадобилось ему, чтобы выписать несмываемой краской четыре слова — сверху вниз? Но у человека была цель — увековечить имя свое. Увековечил. Когда комплектовалась команда для восхождения на Джомолунгму, у меня было искреннее желание предложить кандидатуру этого Васи, да подумал, что, пожалуй, нелегко будет разыскать его, да и годы прошли, возможно, совсем не тот сегодня наш Вася.
Многого можно не пожалеть, чтобы оставить свой след в истории. Едва ли не пол земного шара объездили зайцами два безвестных до этого англичанина — на поездах, пароходах и даже в самолетах, представили «все необходимые документы» и были утверждены в качестве рекордсменов мира в командном зачете. Чуть не трое суток танцевал твист один розовощекий фермер из штата Дакота, несколько раз менялись оркестранты и судьи, а он танцевал, а когда упал обессиленный, к нему подбежали с цветами, и это тоже был рекорд. Некий шотландец с железной волей и таким же желудком съел за год свой велосипед, до ниппеля, а лондонская школьница, вступив в заочное состязание со школьницей из Бирмингема, побила ее мировой рекорд, прочихав (от двух до двенадцати чихов в минуту), 255 дней.
Все эти высшие достижения человеческого тела и разума взяты из популярной на Западе «Книги рекордов Гиннесса». Попасть в нее — предел мечтаний для многих. Но строги и неподкупны судьи, официально именуемые представителями «Гиннесса» на местах. Знакомясь с этим ежегодным изданием, с удовлетворением думаешь о том, что человечество не стоит на месте, совершенствуется и развивается. Только... кому нужно такое «развитие»?
В памяти поколений дано жить иным проявлениям таланта, тем, которые, как капелька воды, отражают смутно предугадывавшиеся ранее возможности человека, раздвигают границы понимания мира и «самого себя».
Способность посмотреть на свою работу «из завтра» всегда отличала людей незаурядных, умеющих ставить перед собой дальнюю цель, идти к ней через многие преграды. Не всегда бывали точны сиюминутные оценки их многолетних трудов. Случалось, что признание опаздывало на десятилетия, а то и на века.
У шахмат как вида творчества — великое преимущество и стимул великий тоже — мгновенная признательность за талантливо сделанное дело.
Счастлив талант, развитый обществом и поставленный на службу людям. Несчастлив талант, поставленный на службу самому себе. Это закон, не знающий исключений. Чемпион и претендент, чьи пути сошлись в меранском конгресс-зале «Сальвар», — антиподы.
Осталось одно последнее усилие. Шестое очко отведет опасность, грозившую справедливейшей из игр, преградит путь на шахматный престол не партнеру, сопернику или противнику — врагу.
Л. Н. Толстой писал: «Как я ни люблю шахматную игру, я должен признать, что в ней есть дурная сторона: выигрывая, мы огорчаем своего партнера».
Меняются времена. Меняются шахматы. И партнеры случаются разные. Не огорчить претендента — значит оказать плохую услугу человечеству.
Нетрудно было представить и в Багио, нетрудно и теперь, во имя чего и против чего обернул бы одно из почетнейших на земле званий Корчной, как замутнился бы шахматный поток, какая хмурь нависла бы над ним.
Впереди еще будут три ничьи — в пятнадцатой, шестнадцатой и семнадцатой партиях: Карпов не торопится, не форсирует события. Просвещенная публика не без удивления наблюдает за тем, как мертво ставит позиции «на ничью» претендент, даже играя белыми. Не хочет ли внушить превратного представления о том, что будто бы смирился с поражением, притупить бдительность чемпиона, заставить его (как было в Багио) пойти на обострение... и воспользоваться этим?
Всем своим спокойствием, уверенной игрой Карпов убеждает — этого не произойдет.
Близится восемнадцатая партия, которой будет суждено стать последней в матче.
Последняя партия.
Невольно возникает одно воспоминание,
Осенью семьдесят восьмого года, вернувшись из Багио, я уехал из Москвы и около месяца провел в доме, который находился в двух шагах от дома поэта Степана Щипачева. В те дни шел к концу поединок на Филиппинах; Степан Петрович близко к сердцу принимал неудачи, начавшие преследовать Карпова после счета 5 : 2. Даже выход новой книги, сборника избранных стихов, так не радовал его, как обрадовал бы раньше.
Когда счет стал 5 : 5, я услышал от огорченного Степана Петровича:
— Если Карпов проиграет последнюю партию, буду считать себя глубоко несчастным человеком. Буду понимать, что случилась страшная несправедливость, задевшая мое гражданское самолюбие.
Но днем 17 октября, когда должна была играться тридцать вторая партия, я встретил чем-то
