вздыхает.
(Смеется.)
Третий актер. Слышал, как зрители шумят?… Театр прямо битком набит!
Сирогоро (оставшись без партнера, стоит в растерянности). Хотел бы я, чтобы этот сбор увидели Эдосские актеры – молодые и те, что считают себя в расцвете сил!
Ягосити. Еще бы!.. Ведь по сравнению с нашей пьесой такой спектакль, как, например, «Вершина Асама» – просто детский лепет.
Сирогоро. Да, можно сказать, что дымок, курившийся над вершиной Асама, день ото дня становится все тоньше и тоньше!.. (Смеется.)
Из своей уборной плавно выходит Сэндзю Киринами в костюме красавицы О-Сан, в сопровождении служанки.
Ягосити. На днях слышал в одном месте, будто господин Тодзюро, намучившись с новой ролью, в конце концов разыграл любовь перед женщиной из чайного домика, чтобы усвоить таким образом, что чувствует и как ведет себя тайный любовник. Любопытно, правда ли это?
Сирогоро. Точно не знаю, а вот господин Сэндзю, наверное, слыхал. Было такое?
Сэндзю. Слышал краем уха, люди болтали. Сам господин Тодзюро ничего об этом не говорит. Помните вечеринку в «Мунэсэй»? Господин Тодзюро, погруженный в раздумья о новой роли, ушел с пирушки… А когда вы все, уже изрядно напившись, разошлись, он вернулся к столу бледный, едва дыша… Залпом осушил несколько чарок и сказал мне: «Успокойтесь, господин Сэндзю. Теперь я знаю, как играть в этой пьесе». Никогда я не видел у него такого жуткого выражения лица, как в тот вечер… (Как бы в недоумении пожимает плечами, но, заметив входящую О-Кадзи, умолкает.)
Ягосити (шутовски кривляясь). Кого я вижу, кого я вижу! Госпожа О-Кадзи! Добро пожаловать! Позвольте полюбопытствовать, не с вами ли, достопочтенная, господин Тодзюро упражнялся в новой роли?
О-Кадзи (сдерживая волнение). В чем дело, господин Ягосити? Вы задаете какие-то нелепые вопросы.
Ягосити (по-прежнему ломаясь). Говорят, будто господин Тодзюро поиграл в любовь с чужой женой, чтобы войти в роль для нынешней пьесы. Притворился влюбленным, уговорил женщину, а сам – поминай как звали. Не вы ли случаем были предметом любви Тодзюро?
О-Кадзи (с достоинством, не выдавая истинных чувств). Даже если он притворялся, любая, кого господин Тодзюро полюбит хотя бы на миг, будет, пожалуй, счастлива, что родилась на свет женщиной.
Ягосити. Хорошо сказано, госпожа О-Кадзи! (Смеется.)
Сэндзю (пытаясь смягчить неловкость). Не будь вы той женщиной, которую молва давно превозносит как образец добродетели, можно было бы заподозрить, что вы просто-напросто пошутили. У вас к нам какое-нибудь дело? Пожалуйста, мы к вашим услугам, госпожа О-Кадзи.
О-Кадзи. Да, у меня поручение от одного из зрителей к господину Сандзюро Араси.
Сэндзю. А, вот как? Пожалуйста, пройдите к нему.
О-Кадзи, поклонившись, направляется к комнатам актеров и сталкивается лицом к лицу с Тодзюро, выходящим из своей уборной. Оба на мгновение застывают на месте. О-Кадзи, чуть поклонившись, молча проходит мимо.
Тодзюро смотрит ей вслед.
Сирогоро (увидев Тодзюро). Сегодня опять про вас говорили… Слыхали, что болтают в связи с этой новой пьесой?
Тодзюро (не теряя величия, подобающего руководителю труппы). Понятия не имею.
Ягосити. Странно: виновник молвы – и вдруг ничего не знает.
Сэндзю. Не надо передавать эти сплетни господину Тодзюро!
Ягосити. Все равно рано или поздно узнает… Послушайте, господин Тодзюро! Говорят, будто вы притворились влюбленным в чужую жену, чтобы войти в новую роль.
Тодзюро (с веселой улыбкой). Бесстыдный вздор! Не первый раз такое случается. Помните, в одной пьесе я так ловко ухаживал за раненым воином, которого играл Сандзюро Араси, что распустили слух, будто я на самом деле хирург. Искусство актера в том и состоит, чтобы правдоподобно изображать даже то, в чем он совершенно не искушен. Например, роль торговца маслом следует играть так, чтобы выглядеть настоящим торговцем, – это и есть искусство. Что же, выходит, если у тебя нет опыта в любви или воровстве, значит, невозможно сыграть влюбленного или вора? Если ты не принадлежишь к аристократическому роду, то не сможешь стать аристократом на сцене? Нелепость! Злословие столичных сплетников. Такие выдумки могут, чего доброго, доставить много неприятностей женам моих близких друзей. Вы должны решительно опровергать подобные сплетни!
Сэндзю. Господин Тодзюро прав.
Ягосити. Слова, достойные господина Тодзюро! В самом деле, если актер не может на сцене преображаться то в правителя страны, то в самого последнего простолюдина, значит, он не настоящий актер.
Приказчик (выходя из уборной Тодзюро). Разрешите откланяться.
Тодзюро. Спасибо за труды. Поблагодари от меня господина купца.
Приказчик с мальчиком уходят. До начала спектакля остаются считанные минуты, по сцене снуют рабочие, костюмеры.
Господин Сэндзю, в тот момент, когда в полумраке я впервые беру вас за руку, не могли бы вы изобразить сильное волнение? Женщины в подобных ситуациях теряют голову даже больше, чем мужчины.
Сэндзю (послушно). Да-да, понимаю. Вложу всю душу в роль, ведь сегодня в зале присутствует сам автор пьесы, господин Тикамацу!
Тодзюро. Ну что же, скоро начало.
Берет Сэндзю за руку и поворачивается, чтобы идти на сцену. Неожиданно в кулисах поднимается шум. «Самоубийство! Самоубийство! Женщина покончила с собой!» – кричат рабочие и ученики актеров, бросаясь к уборным.
Заведующий (растерянно вбегая). Тихо! Зрители всполошатся, и тогда начнется суматоха. Успокойтесь!
Ягосити (s неизменной шутовской манере, но несколько более взволнованно). Хорошенькое дельце! Самоубийство здесь, за кулисами, да еще и женское! Откуда женщина в театре?[21] У нас и кошки женского пола нет.
Сэндзю (тоже недоуменно). Самоубийство женщины? Невероятно!
Тодзюро, побледнев, словно до него дошел смысл случившегося, молчит. Служители выносят тело О-Кадзи. Из уст в уста передается: «Жена хозяина «Мунэсэй»!
Что?! Хозяйка «Мунэсэй»? (Словно осененный догадкой, оглядывается на Тодзюро.)
Тодзюро, избегая взгляда Сэндзю, отворачивается.
Ягосити. И впрямь госпожа О-Кадзи… Пронзила себе грудь ударом кинжала.[22]
Сирогоро. Минуту назад разговаривала здесь с нами – и вдруг мгновенная смерть… Взгляните, господин Тодзюро! Не знаю причины самоубийства, но какой прекрасный, какой редкий для женщины конец!
Тодзюро медленно, словно против воли, приближается. Не находя слов, пристально вглядывается в покойную.
Вакатаю (подбегает, едва переводя дыхание). Что случилось? В чем дело? Как – самоубийство?! А-а, хозяйка «Мунэсэй»! Наверное, у нее были причины покончить с собой, но зачем же делать это здесь, за кулисами нашего театра?
Сэндзю. В самом деле, счеты с жизнью можно было бы свести в другом месте. (Поймав взгляд Тодзюро, умолкает.)
Ягосити. Слухи об этом несчастье повредят популярности пьесы. А ведь какой был успех!
