— Ладно, пускай так, — отвечал им Дэйл. — Я не жду никаких наград. Хочу только, чтоб им жилось лучше, чем мне. Чтобы получили образование и не были рабочим скотом у белых. Это и будет мне самая лучшая награда. — Дэйл как думал, так и говорил.
Лори Ли Барксдэйл исполнилось сегодня одиннадцать. За завтраком насмешница бабушка сказала:
— Ишь птичка-невеличка, скоро уж и хвост начнешь задирать!
В этот день Лори Ли одна возвращалась домой из города. Во всем округе не было среди ее ровесниц девчушки красивее, чем она, — ни чернокожей, ни белой. Лори Ли, веселая, радостная, шла вприпрыжку по Удли-лейн. Солнце, озарявшее узенький переулок, припекало ей лицо, шею и плечи. Она думала о предстоящем воскресном концерте, и в эти мысли вплетались другие — о красивом мальчике из девятого класса, который всегда ей улыбался. Лори Ли прошла половину переулка и тут заметила, что навстречу ей шагает долговязый белый, — девочке-то невдомек, зачем он подходит, а он, не дав ей опомниться, приблизился и сгреб ее в охапку. Прямо средь бела дня, господи, господи!
— Пустите меня, пустите! — Девочка боролась злобно, испуганно, с какой-то неведомой ей силой. В отчаянии озиралась по сторонам, кругом — ни души, только на мусорном баке две большие бродячие кошки.
Это был хорошо одетый пожилой мужчина с косыми карими глазами, воспаленными от пьянства. Он схватил девочку за пухлые ягодицы. Лори чуть не обезумела со страху, кровь отхлынула от сердца, дыхание сперло. Господи, спаси и помилуй! Она брыкалась, колотила его ногами в пах, но он крепко держал ее, и она никак не могла вырваться.
— Да пустите!
Он нащупал детскую грудь — это чудо, которое она совсем недавно открыла в себе, — и пребольно стиснул.
— Ну-ну, желтая сучка, ты вкусненькая, я знаю! Что прятать такое добро? — Он рванул ее юбчонку и начал неловко расстегивать брюки.
Вдруг Лори Ли услыхала чьи-то голоса:
— Черт, черномазая девчонка с огоньком!
— Да, весьма недурна!
— Эй, мистер Хилл, оставьте вы ее, где уж вам, старому кобелю!
А он сопел и дышал ей в лицо, в уши, на шею. От него разило блевотиной пьяного. Задрал ей юбку и помочился на бедра!
Лори впилась ногтями в костлявое лошадиное лицо, исцарапала до крови; прокусила зубами его руку и наконец все-таки вырвалась. Вырвалась, слава тебе, господи!
— Ах проклятая! Ах ты, черная сучка!
— Воротись сейчас же, не убегай!
Лори слышала, как хохотали белые, пока она не завернула за угол.
Всю дорогу до самого дома она бежала и плакала — через центр Белого города, через железнодорожную насыпь и поле Такера. Вот и Черный город. Только здесь она перестала плакать и, прислонившись к ели, невидящими глазами уставилась на лачуги, разбросанные по балке.
— Что с тобой, Лори Ли?
— Ничего, мисс Сузи, спасибо.
Возле дома кое-как привела себя в порядок, чтобы родные ничего не заметили, — никому на свете она этого не расскажет! Тайком вдоль забора прокралась в сарай. Хмуро посмотрела на топор. Отрубить бы себе ноги! Так бы и отсечь их начисто до самого живота! Колючая дрожь пробежала по плечам и спине. Девочка сорвала с себя платье и белье, забралась в корыто, полное воды, и принялась тереть свое юное коричневое тело стиральным порошком и едким мылом. Стояла голая в корыте и дрожала, а ноги и бедра горели как огонь. Нет, она ничего не расскажет своим, уж это твердо.
Вечером, когда куры сели на нашест и нежданно-негаданно подул освежающий ветерок, Лори примостилась на кухонном крылечке, прислушиваясь к разговору мамы с мамой Большой. Как всегда, она глядела старухе прямо в рот. Ведь мама Большая такая мастерица рассказывать.
— Вот поди же, — говорила старуха, — все эти богатые белые толкуют, что рабство было хорошее дело, что были какие-то добрые хозяева. Выдумки это, милуша! Я тебе уж миллион раз говорила. Если хозяин был хороший человек, он рабов не держал, а отпускал их на волю. Белые часто говорят, что рабы плакали, когда мистер Линкольн объявил нам свободу. И верно, плакали, милая. Еще бы не плакать! Господи! Тогда не было ни одного негра с сухими глазами. Мы все плакали от радости и кричали «Аллилуйя!» — Бабка глянула на Лори, сидевшую на ступеньке, и тихонько запела, раскачиваясь взад и вперед:
Лори Ли слушала бабку, и ей казалось, что она возносится на большущем серебристом облаке высоко вверх — прямо к яркой багровой луне. Старуха перестала петь и, сухо засмеявшись, посмотрела на девочку.
— Господи, столько времени прошло с тех пор, моя куколка, а мы все еще не свободны!
Вдруг Лори вспомнила то, что сегодня случилось с ней в переулке, — и этого противного белого и все остальное. Словно камень лег ей на сердце, и она поспешно отвернулась, чтобы не выдать себя.
— Что с тобой, куколка? — спросила бабка.
— Ничего, мама Большая, — начала было девочка, но голос у нее сорвался, глаза заволокли слезы, она уж больше не могла таиться и разрыдалась. Начала рассказывать — сперва бессвязно, отрывочно, а потом все подряд, горячо, взволнованно, задыхаясь от гнева.
В глазах матери застыл ужас, и девочка испугалась,
— Ты только папе ничего не говори! — умоляюще воскликнула Марта. — Прошу тебя, сахарок мой, не вздумай ему рассказывать! Ведь он сразу побежит к ним, и они его убьют. Наверняка убьют!
Лори посмотрела на бабушку, которая в молодости была рабой. Старуха спокойно сидела в своей качалке, ее морщинистое лицо, обращенное к вечернему небу, было непроницаемо, глубокие темные глаза казались теперь совсем черными. Попыхивая кукурузной трубочкой, она начала говорить. Говорила сдержанно, как человек, сердце которого, закалившись в неволе, научилось ненавидеть и быть непримиримым.
— Не плачь, моя сладкая, — сказала она, поглаживая плечи девочки своими жесткими костлявыми руками. — Возненавидь их, прости меня господи, но не трать ни единой слезинки! Эти вечные слезы ведь ни черта не помогают!
Она затянулась два-три раза и, сощурившись, наблюдала за серым табачным дымом.
— Всегда так было, моя куколка! Господи, эти проклятые белые что хотят вытворяют с нашими женщинами, а мужчины наши даже сейчас пикнуть не смеют!
Лори искоса глянула на мать: какие глаза у нее— испуганные, жалкие. Мама, родная моя мамочка! Потом посмотрела на бабку, и тут сила старухи словно влилась в ее молодую кровь. Слез как не бывало — девочка поднялась c крыльца и прошла в комнату.
В том году к ним пришел белый и забрал пианино, несмотря на бабушкины проклятья. После этого мама целый день бродила по дому как потерянная, беспомощно качая головой, а мама Большая всячески уговаривала Лори не плакать. Папа целую неделю злился на всех, но пианино исчезло, и вернуть он его не мог. Лори хотелось умереть, но и жить тоже хотелось, и она осталась жить, потому что жить лучше, чем умереть.
В то лето она пошла работать к миссис Такер, жившей на Радклифском холме, — нянькой к ее
