в Джульярде музыку Годдара Либерзона — это имя мне знакомо, так как он был связан с Си-би-эс, — и другого композитора, как его… — Она наморщила лоб. — Вспомнила, Борис Прегель, современник Либерзона. Ты знаешь их сочинения?
— Знаю. Я даже знал их самих. — Сердце Домостроя заколотилось. — Но что же было дальше? — спросил он, опасаясь, что Донна утратит нить повествования.
— Ну, на самом деле Джимми хотел узнать, входят ли работы Либерзона и Прегеля в какой-нибудь из музыкальных курсов по всему городу. Я просмотрела учебные планы, и оказалось, что нет, нигде — по крайней мере, в этом семестре.
— Вот как? Я не думал, что Джимми так музыкален.
— Представь себе, как ни странно. Еще он просил меня выяснить, нет ли в какой-нибудь из нью- йоркских музыкальных школ курса, посвященного жизни Шопена. Я посчитала, что это ради меня.
— И ты нашла ему такой курс?
— Нашла. Прямо в Джульярде. Я взяла Джимми на очередную пару.
Домострой почувствовал, что голова у него идет кругом. Во-первых, по словам Андреа, Джимми Остен учится в Калифорнийском университете в Девисе. В Девисе когда-то в качестве приглашенного профессора читал лекции Карлхайнц Штокхаузен и оказал заметное влияние на тамошнюю музыкальную молодежь. Позже один из его студентов стал лидером группы «ЭЛМУС», ансамбля, с помощью цифровых электронных инструментов создающего музыку необыкновенно высокого энергетического уровня, особенно в отношении ударных. Домострой вспомнил, что в некоторых мелодиях и аранжировках Годдара ударные звучат очень схоже с музыкой «ЭЛМУС». И вот выясняется, что Остен, поступивший именно в тот университет, где возник «ЭЛМУС», волочится за Андреа, которая охотится на Годдара, и при этом интересуется Прегелем с Либерзоном, а вдобавок и письмами Шопена! Остен мог проявить интерес к Либерзону и Прегелю лишь при условии, что читал письма. Домострой уже не сомневался в существовании прямой связи между Остеном и Годдаром. Откуда иначе мог Остен узнать содержание писем к Годдару? Знает ли он Годдара лично? Есть ли связь между Годдаром и 'Этюд Классик'? Мог ли Джимми Остен каким-то образом — с ведома отца или кого- то в «Ноктюрне» — получить доступ к почте Годдара, прежде чем ее доставили самому Годдару? А что, если Годдар вообще не получил этих писем? Что, если Джимми Остен перехватил их и сам отправился на поиски женщины из Белого дома?
И тут его встревожила еще одна мысль. С чего бы это Остен, ухлестывающий за Андреа месяц, уверяет ее, что заметил ее три месяца назад? Не для того ли, чтобы она никак не связала время их знакомства с временем, когда Домострой отослал первое письмо из Белого дома? И почему Андреа безоговорочно верит его утверждениям и повторяет их? Нет ли сговора между ней и Джимми Остеном? С другой стороны, как мог заподозрить Остен — если он заподозрил — в Андреа женщину из Белого дома? Может быть, Остен — эмиссар Годдара? А если так, кто же оказался столь умен, чтобы послать его шпионить за Домостроем и утверждать при этом, что шпионит за Донной? Но если только не проболталась сама Андреа, Остен никак не мог связать его, Домостроя, с письмами из Белого дома. И наконец, доселе казавшееся вовсе невероятным — не может ли быть Годдаром сам Остен?
— О чем ты задумался? — прервала его размышления Донна.
— Ох, сам не знаю, — запинаясь, проговорил Домострой. — Просто я так давно связан с «Этюдом», что всегда думаю о Джимми Остене как о невинном младенце. — Он собрался с мыслями. — Кстати, что у него с голосом?
— Несколько лет назад ему из горла удалили опухоль, — ответила Донна. — Его отец рассказывал мне, что потребовалась серьезная операция. На гортани у Джимми остались шрамы, отчего и голос изменился.
— Как бы то ни было, — продолжил Домострой, — я не думаю, что Джимми из тех, кто шпионит за людьми, — Помолчав, он вновь попытался разыграть безразличие: — Он когда-нибудь говорил о Годдаре?
— Очень редко. И если тот нравится ему, он этого не показывал. Хоть мы с ним и познакомились в 'Ударе Годдара', он знает мое отношение к року.
Домострою пришло в голову, что Остен мог писать музыку и даже тексты для Годдара. В конце концов, литературное рабство не ограничивается одной литературой.
— Как ты думаешь — он же из музыкальной семьи, — писал ли когда-нибудь Джимми музыку или играл на каких-нибудь инструментах? — продолжал выспрашивать Домострой.
— Джимми хочет писать, да только не музыку. Музыкально он совершенно неподготовлен. А что до игры на рояле — ну, мать его слегка научила, не более того.
Уверившись по ее тону, что девушка говорит правду и не состоит, как он начал было подозревать, в заговоре с Остеном, Домострой спросил:
— Как ты считаешь, не могла ли Андреа Гуинплейн науськать Джимми шпионить за нами?
— Может быть, — задумчиво проговорила Донна. — Я бы не удивилась: она мастер на интриги.
Домострой притворился, будто обдумывает полученное известие.
— Что она за человек, эта Андреа Гуинплейн?
— Красивая, — признала Донна. — Яркая. Из Такседо Парк, родом из старой мормонской семьи. Когда-то они были очень богаты, но она говорит, что те времена прошли. Видно, поэтому она и учится на драматическом. Хочет стать бродвеиским постановщиком и в один прекрасный день заработать миллионы, чтобы вернуть свою семью туда, где, она считает, ей самое место — в высшее общество.
— Весьма честолюбиво, — кивнул Домострой. — Она талантлива?
— Скажем, неискренна, — ответила Донна и с улыбкой добавила: — А в театре это талант.
— Неискренна? В каком смысле?
— В самом подлом. — Она замялась. — Не знаю, стоит ли тебе говорить.
— Не надо, если это секрет.
— Это не секрет. Я уже рассказывала тебе, что она со своими друзьями сделала со мной, когда пригласила посмотреть порнофильм с Марчелло. Был и другой случай, еще хуже. И опять все подстроила Андреа.
— Что же на этот раз?
— Да-а, несмотря на все эти разговоры о ее старой доброй мормонской семье, у Андреа явная склонность ко всему болезненному и противоестественному. Особенно, кажется мне, когда дело касается секса. Она встречалась с Чиком Меркурио, лидером «Атавистов», и, вскоре после того как он появился на обложке журнала «Рок-звезды», его прихватили за наркотики. Затем в прессе стали появляться ужасные истории о его жизни, и никто больше не приглашал его выступать. С ним было покончено. Читая все эти истории о Чике, мы пришли к выводу, что, хотя наша прелестная аристократка из Такседо Парк в них не упоминалась, она, пока с ним встречалась, была замешана в очень странные дела. И я вовсе не имею в виду невинные шалости вроде попить пивка через соломинку, покрасить ногти черным лаком или обтянуться каучуковыми ремнями и напялить кожаную куртку; нет, я говорю о сексе с цепями и плетками. Андреа явно получает удовольствие, причиняя боль и унижая людей.
— В этом нет ничего плохого, — заметил Домострой, — пока ее любовники согласны ей подыгрывать и никто не страдает.
— Здесь были и пострадавшие, — возразила Донна. — Чуть ли не в то же время, когда Андреа крутила любовь с Чиком Меркурио, она стала встречаться с Томасом из инвестиционного банка — молодым, интересным. Родом из Новой Англии, костюм в тонкую полоску, жилет — одним словом, Уолл-стрит в чистом виде. Ну, любезный Томас появлялся с Андреа только в лучших местах — лучшие театры, лучшие рестораны, лучшие приемы, — но она жаловалась своим приятелям, что парень ей до смерти надоел и, в придачу, настолько же лишен воображения в сексе, как и во всех остальных делах. Однажды он пригласил ее и нескольких друзей на коктейль в свою изысканную двухэтажную квартиру на Парк-авеню, и Андреа воспользовалась его личной ванной, на втором этаже. Заодно она порылась в его вещах и обнаружила в одном из ящиков стола несколько порножурналов, предлагающих сексуальные услуги. Томас обвел несколько объявлений женщин, играющих роль госпожи, где обстоятельно разъяснялся их сексуальный ассортимент и детально описывались оказываемые услуги, и сделал своим аккуратным почерком заметки на полях! Пока он развлекал друзей в гостиной, Андреа обшаривала его спальню и наконец наткнулась на сумку, в которой обычно хранятся клюшки для гольфа, набитую инвентарем, при виде которого у маркиза де
