Все засмеялись.
Поезд вошел в тоннель и стал ползти медленно–медленно. Выйдя из тоннеля, остановился. Из–за горы вынырнул самолет и стал кружиться над пагодой, возвышавшейся среди сосен. На туловище самолета, у хвоста, был нарисован темный кружок с белой звездой посередине, а по бокам две белые полоски.
Разглядев опознавательные знаки на самолете, Сумико вскрикнула и закрыла голову руками.
— Не трогай шею, метки сотрешь! — крикнул дядя и похлопал Сумико по спине. — Не бойся, больше не будут бомбить. Война кончилась.
Они шли по горной тропинке, пробираясь между валунами и голыми кустами диких азалий и кустарникового клевера. Сумико шла впереди, проворно вскакивая на камни. Она часто оглядывалась назад и нетерпеливо махала рукой.
— Яэтян прямо как улитка.
Дорога становилась все трудней, шла по краю обрыва. Внизу в долине стоял туман, сквозь который вырисовывались верхушки кипарисов и криптомерий.
Яэко поскользнулась и села на землю, подвернув под себя ногу.
— Зачем Сумитян пошла здесь? Тут только обезьяны ходят и барсуки–оборотни.
Земля была сырая, на всех горах во впадинах еще оставался снег. Сумико выбрала кратчайший путь из Нового поселка в Старый — через Каштановую гору. Этой тропкой пользовались только углежоги и лесорубы, которых не отпугивали отвесные каменные склоны, расщелины и ущелья.
Когда девушки проходили под скалой, сплошь заросшей красноватым мохом, Яэко шепнула:
— А на другой стороне этой скалы есть пещера. И говорят, если подойдешь к входу и крикнешь: «Здравствуй, Хандзаэмон–сан!» — старый барсук ответит «здравствуй» и назовет тебя по имени. И никогда не ошибается. А потом услышишь, как поют и играют на сямисене и флейте. Это молодые барсуки, подчиненные Хандзаэмона.
— Хандзаэмон–сан знает только здешних уроженцев, — сказала Сумико. — А приехавших со стороны, как я, наверно, не знает.
— А вот там, — Яэко показала на покосившийся шалашик из хвороста под большим дубом, — на прогалинке, застрелился из охотничьего ружья один киноартист из Токио… во время войны. Говорят, по ночам он ходит около шалашика и плачет.
— Ночью здесь страшно идти… — Сумико вобрала голову в плечи. — Я бы умерла от страха.
Против оборотней и привидений есть заклинание. — Яэко сложила щепоткой пальцы левой руки и приложила к ладони правой. — Мне дед говорил, что у самураев был такой способ самоохранения от всех бед… делали вот так руками и произносили: «Мариси–тен Мондзюбосацу»…
— И помогало?
— Говорят, помогало.
Они подошли к висячему мосту. К нижней паре канатов были привязаны брусья, на которые надо было ставить ноги, а верхняя пара канатов служила перилами. Яэко сняла сандалии, засунула их за пазуху, послюнила палец и провела им по бровям и, ухватившись за канаты, осторожно пошла по качающемуся мосту. Перейдя на ту сторону, крикнула подруге:
— Не смотри вниз, а то… — она покрутила пальцем перед глазами, — закружится вот так…
Сумико перешла мост и, тихо простонав, опустилась на мох.
— Ой, как страшно! Если бы не твердила заклинание, сорвалась бы…
Яэко засмеялась.
— Вот видишь, как помогает. Отгоняет все беды.
Она подошла к обрыву.
— Все видно отсюда. Вон рыбацкий поселок. А речка, как змея, выползает из долины и бежит к морю. А правее — полигон как на ладони. Вот те круглые домики, похожие на перевернутые волчки, — это казармы. Видишь американский флаг на шесте, а дальше полоски… насыпи, а между ними самолеты?
Сумико прищурила глаза.
— Плохо вижу. Опять что–то с глазами, как в прошлом году. На этот раз, наверно, у меня…
Яэко быстро перебила ее:
— Не говори чепуху, не от этого! А потому, что шьешь по ночам.
— В хорошую погоду отсюда можно видеть далеко–далеко… — сказала Сумико, — даже берег на той стороне моря… Корею.
— Неправда, Корею никак не увидишь! — Яэко строго посмотрела на подругу. — Нельзя врать.
Сумико втянула голову в плечи и ударила себя по губам. Потом подошла к краю обрыва и заглянула вниз.
— А тут прямо из камней вылезает сливовое дерево, скоро цветы будут.
Солнце уже опускалось за Монастырской горой. Снежные пятна на вершинах дальних гор стали оранжевыми, а складки на них темносиними. Снизу, с долины, ветер донес глухой стук праздничного барабана.
— Скоро стемнеет, идем скорей, — сказала Яэко. — Уже, наверно, начали.
Тропинка круто спускалась вниз. Местами было так скользко, что приходилось цепляться за ветки деревьев и кусты можжевельника. Самый последний спуск был самым крутым и в то же время самым легким: между деревьями был протянут толстый соломенный канат, за который можно было держаться. Девушки спустились на префектурное шоссе.
У поворота дороги они встретили мужчину в вязаной шапочке и крылатке и двух девочек, лет по десять, с узелками. Поравнявшись с Сумико, мужчина остановился, кивнул ей и приветливо улыбнулся, показав золотые зубы.
Шедшие за ним девочки тоже остановились, но он движением половы показал им, чтобы они шли дальше. Он внимательно оглядел Сумико с застывшей улыбкой на лице.
— У тебя тут запачкано или родинка? — Он ткнул себя в щеку.
Сумико провела рукой по лицу.
— Нет… не запачкано.
Сумико хотела пойти за Яэко, но мужчина остановил ее жестом руки. Улыбка на его лице стала еще шире.
— Ты приехала сюда, кажется, сразу после войны? Ишь, как выросла! Учишься в школе?
— Кончила…
— Значит, у тебя глаза в порядке. Какого года рождения? Год мыши?
— Нет, год кабана.
— Хо, уже совсем взрослая. Семнадцать. Если родилась в год кабана, значит бойкая, с норовом. А где у тебя этот самый келоид? Тут? — Он приложил руку к своей груди, потом к животу.
— Нет… — Сумико покраснела и показала на плечо. — Здесь.
— А пятна на теле появляются?
Она мотнула головой и пошла вперед, но мужчина, сделав шаг в сторону, остановил ее.
— Хочешь поехать в город? — быстро зашептал он. — Будешь носить европейское платье и каждый месяц откладывать деньги. Сможешь хорошо устроить жизнь. Вот смотри, какие объявления…
Он вытащил из–под крылатки газету и развернул ее, но Сумико, отскочив в сторону, побежала к Яэко.
— Не оборачивайся! — сердито прошипела Яэко, схватив подругу за рукав. — Идем скорей! Зачем разговаривала с ним?
— Всё знает обо мне.
— Этот Барсук–Санта знает всё. Раньше был поваром в городе, а недавно занялся этим делом… ходит по деревням и набирает девочек, потом продает их. И все становятся этими… панпан–девками, которые гуляют с иностранцами. Не оглядывайся!
— Стоит и смотрит сюда, — хихикнула Сумико.
Уже темнело. За кипарисовой рощей с часовенкой божества Инари мелькали огоньки и раздавался стук ручного барабана. Девушки прибавили шагу. Вдруг Яэко остановилась, прислушиваясь к быстро приближающемуся рокоту. Вскоре он заполнил все небо. Но самолетов не было видно: они летели за
