изумительным танцором.
Он вел ее в танце в направлении освещенной лишь светом звезд террасы, где почти никого не было из танцующих, и, прежде чем они миновали стеклянную дверь, еще на пороге, крепко прижал Нэнси к своей груди и попытался поцеловать. И в этот самый момент у Нэнси возникло подозрение, и вот почему: ей вспомнилось, что, когда Дон удерживал ее от падения в воду с причала и прижимал к груди, ее голова и губы были куда ниже уровня его собственных, а сейчас… сейчас почти наравне. Что же, он стал намного ниже ростом за последний день?.. Да еще в этих маскарадных сапогах с высокими каблуками!..
«Бандит» все же поцеловал ее, она ощутила запах знакомого уже мужского одеколона и в ту же секунду увидела, что из-под пестрого шейного платка, повязанного под шляпой на голову, виднеются черные волосы. Но у Дона они совершенно светлые!
Нэнси резко оттолкнула своего партнера.
— Вы не Дон! — выпалила она. — Я знаю! Вы Джанни Спинелли!
«Наемный убийца» вежливо поклонился и приподнял свою маску.
— Совершенно верно, дорогая Нэнси, — сказал он. — Вы разоблачили меня. Отдаю должное вашему таланту детектива.
Опять этот снисходительный уверенный тон, эта чуть ироническая усмешка, от которой на его Щеках появляются такие обаятельные ямочки.
Сдерживая ярость и желание снова ударить его, наказать за обман, она сказала:
— Думаете, вы самый хитроумный здесь? Как вам удалось оказаться в костюме Дона? Где он сам?
Улыбка не сходила с лица Джанни, когда он ответил:
— Все проще простого, дорогая. Я вернулся в костюмерную лавку, после того как вы ушли, и подобрал себе костюм — ковбойский, как у вашего Клинта Иствуда в его вестернах, знаешь? — Он хмыкнул. — В тех, которые навязли в зубах, как спагетти… А потом я предложил хозяину магазина, что сам доставлю костюмы по назначению, и он был рад как не знаю кто. Он ведь видел меня с вами и вполне доверился мне. Ну, я и доставил.
— И, конечно, заменили костюм Дона своим и посчитали себя великим хитрецом, — закончила за него Нэнси.
— Essatamente! Совершенно верно, cara mia! И не говори, что тебе не был приятен мой поцелуй!
И, чтобы поставить еще одну точку в своей победе, он снова схватил Нэнси в объятия и прижался губами к ее губам.
Она вырвалась из его рук и, отступив на несколько шагов, спокойно сказала:
— Если б мы не были в таком людном месте и в доме у нашего знакомого, я бы сумела ответить на ваше оскорбление. Но здесь не собираюсь устраивать сцену. Однако если вы тотчас же не уйдете, я вынуждена буду позвать служителей, и они выкинут вас отсюда как незваного и наглого гостя!
На какое-то мгновение победительная улыбка Джанни превратилась в злобную гримасу, на лице мелькнуло мстительное выражение. Но в следующую секунду оно снова сделалось привлекательным и любезным, как прежде. И, как прежде, чуть насмешливым. Он дотронулся пальцами до губ и послал Нэнси воздушный поцелуй, после чего повернулся, прошел через балкон в сад и скрылся в темноте.
Нэнси вернулась в зал. Нервы ее были на пределе: какой приставучий негодяй! Наглый и самовлюбленный!.. К своему облегчению, она приметила в толпе гостей высокого молодого человека с волосами песочного цвета, в костюме ковбоя и быстро направилась к нему.
Но что такое? Почему он так поспешно стал уходить от нее?! Может, это не Дон? Да нет же, точно, он самый! Светлые волосы из-под сомбреро, пончо на широких плечах… Но ясно, что он сознательно избегает ее. Отчего?..
Внезапно она догадалась: он наверняка видел, как она танцевала с Джанни, как они целовались… Дважды! Видел, с какой победоносной улыбкой Джанни ушел… Откуда ему знать, как было на самом деле? Издали все выглядело, как расставание влюбленных…
«Нужно немедленно догнать его и объяснить, — подумала Нэнси с непонятной ей самой тоской. — Зачем понапрасну обижать хорошего человека? Зачем ссориться не по своей вине?..»
Однако не только Дон видел ее объятия и поцелуи с Джанни! Не он один. Их видела и блондинка, одетая в наряд средневековой принцессы. И, несмотря на серебристую полумаску, не смогла скрыть горестного выражения лица, чего, в свою очередь, не могла не заметить Нэнси, когда их пути в зале снова сошлись.
— Пожалуйста, не думай то, что ты подумала, Тара, — умоляющим голосом сказала Нэнси. — Не нужен мне никакой Джанни, клянусь тебе чем хочешь! Он мне неприятен! Его приставания просто противны!
— Какая разница, даже если это правда? — с грустью отвечала Тара. — Все равно я ему ни капельки не нужна.
Она отвернулась, чтобы подруга не заметила слез, выступивших на ее глазах, и чуть не уткнулась в огромного пирата в маске, который схватил ее в объятия и весело закружил в танце под дрожащие звуки венецианского рока.
Нэнси продолжала искать Дона, и в конце концов ее поиски увенчались успехом: она увидела разобиженного ковбоя, протянувшего руку к бокалу шампанского на подносе.
— Дон, послушай, — сказала она. — Не надо все принимать так, как оно кажется с первого взгляда. Дай мне рассказать, как было на самом деле.
Он передернул плечами с безразличным видом.
— Какая разница? — повторил он слова Тары. — Я ведь видел то, что видел. Причем собственными глазами. Да и о чем разговор? Разве ты обязана извиняться и пускаться в объяснения, если кто-то тебе понравился? Или ты ему? Или вы друг другу?.. Или…
— Ты не прав! — прервала Нэнси эти сложные перечисления. — Ничего подобного! Все совсем не так! Хочу, чтобы ты выслушал меня. Почему ты…
На этот раз Дон не дал ей договорить.
— Не трать понапрасну слова. Все это не так важно!
— Нет, важно! Тебя, значит, совсем не интересует, что я хочу рассказать?
— Не очень. У меня хватает своих забот. Извини…
С бокалом в руке он отошел от нее. Нэнси осталась на месте, лицо ее под маской горело от обиды и негодования. Зачем, зачем еще ко всему тому, что произошло и происходит, эти ненужные, но такие досадные недоразумения и сцены? Она так хотела просто отвлечься немного на этом балу, потанцевать, поболтать с легкой душой, а вместо этого уже целых двое обиженных на нее, а третий так вовсе взбешен и наверняка горит желанием отомстить.
На какую-то минуту ей остро захотелось повернуться и убежать к себе в комнату, кинуться там на кровать, лицом в подушку и поплакать вволю, и высказать ей, подушке, все свои горести и печали. Но она с детства не привыкла чересчур себя жалеть, слишком предаваться своим сиюминутным настроениям и желаниям. Иначе говоря, в ней жило чувство самодисциплины, воспитанное отцом и укрепленное ею самой. А потому она расправила плечи, подавила желание прослезиться, какое бывает иногда и у прославленных детективов, и упрямо вздернула подбородок.
Несколькими минутами позже она уже весело отплясывала с китайским мандарином, под личиной которого скрывался не кто иной, как ее собственный отец.
— Давно вернулся с острова Мурано? — спросила она его.
— Около четырех. С тех пор почти все время сидел на телефоне.
— Из тебя получился шикарный китайский мандарин…
Ей не хотелось говорить сейчас с отцом о серьезных вещах — да и чем он мог помочь ей, если бы она и рассказала ему обо всем, что произошло странного и непонятного за последнее время?
Вспышка света от чьего-то фотоаппарата напомнила Нэнси, что она еще не видела здесь привлекательного голландского фоторепортера.
— А где Катрина? — спросила она.
— Должна быть на маскараде. Собиралась одеться дрезденской пастушкой с фарфоровых чашек.
— Ей, наверно, очень к лицу такой наряд, — великодушно заметила Нэнси.
Отец промолчал.
