Держать Бёрджесса в «безусловной строгости» — в этом был ключ к успешному его использованию. Это была задача, на которую Дейч ориентировал как Граф-пена, так и его преемника в советском посольстве Горского. Он начал свой путь шифровальщиком и стал резидентом разведки НКВД в 1939 году. Горский был человеком лет тридцати пяти, за холодным взглядом серо-голубых глаз которого скрывалась природная проницательность. «Трем мушкетерам» он был известен под именем «Генри». Филби находил его сухим, а Блант презрительно называл его человеком «категорическим и несимпатичным»[520].
Возможно, Горский и не обладал искрой Божьей Орлова, обаянием Малли или интеллектуальной притягательностью Дейча, но он оказался мастером разрабатывать операции, в которых использовались на редкость разносторонние таланты Бёрджесса. Например, 14 октября 1942 г. он отправил в Москву не один план использования «Мэдхен» в новой попытке завербовать Денниса Проктора для работы на советскую разведслужбу. Он сообщил, что «Хата» (название, которое в НКВД использовалось для обозначения МИ-5) по непонятным причинам доверила Бёрджессу получение финансовой информации от его друга Проктора, который в то время был высокопоставленным чиновником министерства финансов.
«В данном случае, если Проктор будет агентом „Хаты' и будет связан с ней через „Мэдхен', то он, несомненно, будет рассказывать последнему гораздо больше, чем он это делал до сих пор», — сообщала лондонская резидентура. Более того, Горский писал, что если план вербовки Проктора увенчается успехом, тогда, по его мнению, «Мэдхен» мог бы быть использован «Хатой» для разработки других видных англичан. Он просил разрешения рекомендовать Бёрджессу работать на МИ-5, с тем «чтобы он имел на связи агентуру, которую мы смогли бы использовать в наших интересах „втемную'» [521].
Проктор и на сей раз оказался «скользким» объектом, несмотря на усердие Бёрджесса как доверенного слуги британских разведслужб, он не мог обеспечить Москве такой же уровень доступа к секретам МИ-5, какой обеспечивал ей Блант. Помимо ценных сведений о том, каким образом МИ-5 осуществляла свои операции, досье «Мэдхен» за годы войны содержит только документы, которые он получал от Гранда, включая еженедельные информационные бюллетени, основывающиеся на сведениях, получаемых министерством иностранных дел от СИС.
Только после того как Бёрджессу удалось заполучить место в министерстве иностранных дел в 1944 году, у него наконец появилась возможность передавать секретные документы тысячами листов. Тем не менее его досье, хранящееся в советских архивах, показывает, что Бёрджесс долго и упорно трудился, чтобы доказать свою готовность помочь Москве, разыскивая и приобретая, нередко по собственной инициативе, ценные источники новой информации.
«„Мэдхен' всегда считает, что он делает мало по отношению к нам, и имеет угрызения совести» — так описывал Дейч мощный стимул деятельности Бёрджесса. Он настолько горел желанием быть полезным, что даже согласился привести в порядок свою неряшливую внешность, поскольку «понял, если работает на нас, то он не может одеваться так, как одевается». Дейч заметил, как после очередного нагоняя «Мэдхен» начал следить за собой и перестал так много пить. После приступа сифилиса весной 1937 года он даже утверждал, что «перестал жить с мужчинами», и заявил о своем намерении после выздоровления подумать о женитьбе[522]. Этого обещания Бёрджесс, конечно, так никогда и не смог выполнить; это оказалось просто его очередным самообманом. Однако, играя роль Фигаро для своих друзей и знакомых из МИ-5 и МИ-6, он завоевал доверие многих сотрудников из числа самых высокопоставленных кадровых офицеров. Он запоминал имена важнейших работников британских секретных служб, а также их агентов в других странах. Всю эту информацию Бёрджесс методично записывал и передавал в Москву наряду с полезными сведениями об оперативной деятельности британских разведывательных служб. Если судить только по объему информации, поступившей от него в НКВД, не остается сомнений в том, что из «трех мушкетеров» «Мэдхен» был, безусловно, самым энергичным. Как показывает психологический портрет, набросанный Дейчем, он выполнял работу не потому, что ожидал материального вознаграждения, но потому, что верил, что он служит идеологическим убеждениям и что он «выполняет особую работу, а это льстило его самолюбию»[523].
«Работа наша заслуживает высокой оценки, поскольку по прошествии шести месяцев я могу рассказать вам о них (МИ-6), тогда как по прошествии шести лет работы с вами я не могу рассказать им ничего о вас», — отмечал Бёрджесс в письме, написанном им в Москву Дейчу в июле 1939 года[524]. Такой успех в деле сокрытия своей операций, должно быть, порадовал Центр. Поражает и заставляем воздать должное первоначальной группе «нелегалов» за то мастерство, с которым они вели этих агентов. Никто из членов кембриджской группы, кроме Филби, который говорил, что знал Орлова по имени в Испании, так никогда и не узнал настоящих имен своих руководителей. Они даже не знали, проживают ли их советские друзья постоянно в Англии или же приезжают из-за границы специально для встречи с ними. Такое впечатление подкреплялось тем, что иногда, когда члены кембриджской группы бывали за пределами Англии, куратор также покидал Лондон и встречался с ними на континенте, например в Париже[525].
Показательно, что именно Бёрджесс со своим энтузиазмом был единственным, кто, как кажется, осознал размах проводимой НКВД операции внедрения. Очевидно, он поверил в то, что играет центральную роль в постепенной реализации плана вербовки «кротов», которым предстояло окопаться в аппарате британского правительства и разведки. Эта мысль подтверждается его меморандумом «О развитии работы среди студентов для подготовки их к гражданской службе», который он написал и передал в Москву 12 марта 1939 г. В нем он схематично изложил советский план внедрения, разработанный задолго до того, как Бёрджесс в результате его реализации стал одним из первых завербованных:
«Организация работы среди университетского студенчества имеет величайшее значение, поскольку через нее мы смогли бы управлять регулярным потоком людей, идущих на государственную службу, которых можно было бы вербовать до того, как они сделаются слишком выдающимися, и устраивать их на безопасные места той или иной отрасли службы. Два наиболее важных университета, конечно, Оксфордский и Кембриджский. Чтобы вести там работу, нам нужен кто-нибудь, имеющий близкую связь со студентами»[526].
Отчеты Бёрджесса, отправленные в НКВД, показывают, что он считал себя «охотником за талантами» для «оксбриджской» сети, поскольку он продолжал выдвигать одно за другим предложения о расширении и укреплении операции. Его офицер-куратор сообщал в Центр в 1938 году следующее:
«Работа, которую он считает еще более важной и перспективной, работа, которую он стал бы вести с большим моральным удовлетворением, будучи абсолютно уверен в ее успехе и эффективности, — это вербовка для нас молодежи, оканчивающей Оксфордский и Кембриджский университеты и готовящейся к поступлению на государственную службу. Для этой работы он имеет таких помощников, как „Тони' — по Кембриджу и „Гросс' — по Оксфорду. К этой мысли „Мэдхен' возвращается на всех встречах, мотивируя это тем, что только такая агентура сможет дать нам единственную заслуживающую доверия информацию»[527].
«Тони» и «Гросс» — это первоначальные оперативные псевдонимы, присвоенные Энтони Бланту и другу Бёрджесса Горонви Рису. Тот факт, что ни один из них не носил немецкого псевдонима, в отличие от «трех мушкетеров», говорит о том, что Блант и Рис не относились к первому поколению завербованных кембриджцев. Слишком «прозрачный» псевдоним Бланта был впоследствии заменен на «Джонсон», и в военное время он фигурировал в шифрованных телеграммах резидентуры НКВД, размещавшейся в советском посольстве. Но именно под именем «Тони» состоялось его введение, при помощи Бёрджесса, в состав кембриджской группы, совпавшее со вторым этапом ее расширения и превращения в агентурную сеть. Теперь можно точно определить действительную дату начала сотрудничества Бланта с советской разведкой, основываясь на написанной Дейчем истории создания кембриджской группы, где он говорит: «В начале 1937 года „Мэдхен' представил меня „Тони'»[528].
«Мы с А. Б. всегда работали на том основании, что при упорной, ловкой работе нужно стараться в течение года найти действительно заслуживающего доверия надежного товарища», — писал Бёрджесс в своем отчете КГБ в 1952 году[529]. Он напомнил, что Блант из «охотника за талантами» превратился в годы войны в важнейший источник информации для Советского Союза. Будучи старшим офицером МИ-5, Блант имел доступ к разведданным, полученным по проекту «УЛЬТРА», а поэтому
