время. Это их счастливый денек, когда подкрепления прибывают вовремя и они дают всем просраться в отместку за те Недобрые Старые Деньки, когда хулиганы превращали их жизнь в ад. Нет, мы предпочитаем пить где-нибудь в St John’s Wood или Kilburn. Если мы играем с кем-то, от кого ничего серьезного ждать не приходится, то мы можем отправиться прямо к стадиону и сидеть там в одном из пабов, пока полисы лазят по метро. Но иностранцы никогда не привозят свои фирмы. Где были голландцы и немцы во время Евро- 96?
Смешно, потому что в передовицах газет, по радио и телевизору вопили о поддержании безопасности, словно репортеры вдруг стали полицейскими или судьями. Журналисты — мудаки. Безмозглые пиздоболы, кричащие, что им непонятен менталитет людей, собирающихся защищать их страну. Они не понимают, хотя сама идея патриотизма чертовски им нравится. Правые, левые и никакие, журналисты грели руки на идиотских статьях и самоуверенных репортажах. Проповедовали двойные стандарты. Сотрясали воздух, в то время как мы смеялись над ними, потому что все знали, что европейцы ничего не покажут. Пришлют своих мамочек и папочек, счастливые семейки, а сами просидят дома с опущенной головой. Просто смешно сидеть и читать статьи на любимую СМИ тему — про нацистов. Это они не могут оставить в покое. Пропустить невозможно. А потом они спускают своих полисов, потому что мы не хотим кровопролития, не так ли, сынок? Но ведь каждый имеет право на врага, разве не так?
— Ненавижу «Вест Хэм», — сказал Фэйслифт, громко, чтобы все слышали.
Я снова посмотрел на дагенхэмских кокни, они не реагируют. Не слышат или делают вид, что не слышат. Утомились, пока пили в Баркинге и строили планы в Gant’s Hill, говорят о том, наверное, каким красивым стал Восточный Лондон, пока они жили в Эссексе.
«Челси» всегда были выше классом, за нас болеют в Кенте, Сэррее, Беркшире. Увидев молотобойцев, Фэйслифт двинулся вперед, потому что среди них было несколько, вполне пригодных для мордобоя. Достаточно честного. Но Фэйслифт уже ощутил, что правила изменились. Ты не можешь ехать на выезд за сборной Англии, если собираешься прыгать на тех, кто едет с тобой. И еще, мы на пароме и должны вести себя прилично, пока мы на борту. Если начнется махач, паром развернется и отправится прямым ходом в Харвич. Вполне реально. Не нужно много мозгов, чтобы понять это. Ты — утка на воде, ждешь, пока тебя накроет Люфтваффе. Дело в том, что все эти люди ждали этой поездки долгие месяцы, и больше не могут ждать. Если бы это был поезд, все уже напились бы, по крайней мере. Мы еще даже не вышли из порта, а Фэйслифт уже собрался кого-то валить. Должно же быть чувство ответственности, но есть ли оно у него, в этом я не был уверен. Смотреть на них просто как на своих дальних родственников, или свое отражение.
Я так и вижу, как таможенники и полисы выстраиваются на молу, собираясь тепло встретить нас снова, если мы разнесем паром. Газеты посвятят этому случаю специальный репортаж, напомнят читателям про «Английскую Болезнь» и нашу богатую историю. Не преминут вспомнить про Добрые Старые Деньки, когда хулиганы захватывали паромы и устраивали на них черт знает что. Так что просто усмехнемся и продолжим путь, невзирая на лица. В наше время лучше ходить окольными путями. Я не хочу есть, и мы с Марком отправляемся к бару, оставив Фэйслифта принимать самостоятельное решение.
— Я поговорю с Фэйслифтом, — сказал Марк по дороге, — придется ему подождать до Голландии.
Я кивнул, мы думали одинаково. Здорово. Мы прошли сквозь скопище живых мертвецов. Туристы с путеводителями в руках и смущенные путешественники собирались маленькими группами. Беспокоились о своем багаже. Интересовались курсом валют и взимаемыми за обмен процентами. Не могли дождаться прибытия, чтобы поменять фунты на гульдены и сберечь несколько пенсов, ведь цены-то растут. Мы обошли стороной всех этих людей, я подумал, интересно, почему бы им всем не прыгнуть за борт. Сотни леммингов, плывущих за баскетбольной корзиной. Следуй за лидером — через перила и прямо в глубокое синее море.
— Закрыто, — сказал Марк, — ебаный бар закрыт.
Решетка; и никаких признаков присутствия бармена. Несколько пенсионеров бродят вокруг с горящими глазами и тоскливым выражением на лицах. Им необходима выпивка после поездки на автобусе из Мэкклфилда.
— Давай просто побродим.
— Как в школе, пересечь Ла-Манш, посмотреть на иностранный порт и магазины, и сразу домой. Чтобы успеть к чаю.
— Чего-то не помню я такого.
— Да у нас этого и не было, зато есть у теперешних детей. Все лучшее — детям.
Мы протиснулись сквозь еще одну орду пассажиров, продвигаясь вперед со скоростью черепахи, закинули наши сумки в багажное отделение. Прошли мимо прыщавых тинэйджеров и спорящих парочек. Дети начали плакать. Мы прошли через двери и обратили лица к свежему морскому ветерку, к которому примешивался изрядный запах нефти. Проследовали вдоль борта и поднялись на верхнюю палубу, откуда порт был виден лучше. Присели на перила. Здесь были парни из The Unity, каждый раз, когда мы приходили туда, они сидели у окна со своими приятелями и бухали. На матчах я их тоже часто встречал. Жирный Гарри и Терри.
— Я и не знал, что браммис тоже собираются ехать, — сказал Гарри.
— Поделом им, — засмеялся Марк, глядя на полицейский фургон, стоящий с включенной мигалкой. — Приехали в слюни и рассчитывают не привлечь внимания. В наши-то дни. Сейчас все зависит от того, как они себя поведут, успокоятся и будут помалкивать, или начнут выебываться.
Гарри засмеялся и кивнул. Мне нравится этот парень. Он в порядке. Жирный, добродушный ублюдок. И Терри тоже. Менее добродушный, зато простой. Они на несколько лет старше нас и мудрее. Терри — что- то вроде Ромео. Послушать Гарри и остальных, так все это чушь собачья, но я действительно встречал его пару раз с клевыми чиксами. Гарри перепьет любого из нас, мы уже будем под столом валяться, а ему хоть бы что. Его давно не было видно, с тех пор как убили его лучшего приятеля. Другого нашего парня из паба. Один бандюк прострелил ему голову. Мы ездили в Бэлхем за несколько месяцев до убийства и помогли привалить того мудака. Никогда не знаешь, чем все может обернуться.
— Хуево, — сказал Гарри. — Новые порядки. Впрочем, нам нечего беспокоиться — больше места на пароме будет. И больше свободных голландских чикс.
Мы смотрели, как полисы окружают браммис. Подъехал еще один полицейский вэн, с выключенной сиреной, чтобы не травмировать счастливых туристов. Все как обычно. Браммис, наверное, стали распускать языки в адрес копперов, а тем только того и нужно. В самом деле, пошли полиса на хуй, и можешь считать, что влип. Где здесь здравый смысл? С другой стороны, полисам вообще не нужен повод. Стронгбоу отбивался, как только это может делать пьяный, но четверо полисов повисли на нем. Они запихнули его в вэн, ударив головой о дверь, парень пытался вырваться, и они повторили это еще раз. Немного сильнее. Голова врезалась в металлическую панель, и тело сползло на пол фургона. Все случайно, конечно же.
— Подонки, — сказал Терри. — В этом не было необходимости. Задняя дверь закрылась, рядом с ней встал высокий коппер.
Высокий, толстый, видимо, ему нравится ощущение силы. Грязный ковбой за рулем нажал на газ. Пафос так и прет. Воображает, что он — Закон, или что-то в этом роде. Такие вещи и заставляют ненавидеть этих пидоров.
— Не волнуйтесь, мы за все отплатим, когда приедем в Голландию, — сказал Марк.
Все кивнули. Мы хотим отдохнуть и выместить накопившееся раздражение на европейцах. Мы хотим заграницу. Отдохнуть от серых будней. Отдыхать — это хорошо.
Глава 4
Марк и Том некоторое время слонялись вокруг, наблюдая за работой порта, пока им это не надоело, и они сказали, что пойдут внутрь, ждать, пока не откроется бар. Картер мечтал о выпивке и отправился с ними. На палубе ничего нового не происходило, и он сказал, что лучше будет рассматривать узоры на ковре в комнате для пассажиров, чем потных матросов. Гарри устроился поудобнее в своем кресле и наслаждался
