украденный у «B&Q»,[15] показывая свое шоу, празднуя жизнь, прямо перед ней длинные языки оранжевого, не хватает только фейерверков и фургона с хот-догами.
Толпа быстро сгущалась, люди выходили из паба с другой стороны дороги и подходили посмотреть, работники почтового отделения, из отдела сортировки, покупатели с сумками и тележками, прохожие, толпы детишек, катающихся на велосипедах вокруг парковки, и все это превращалось в спектакль, Руби чувствовала такой же восторг, как и в детстве, на пятое ноября, только не хватает холодного воздуха, изморози и влажности темной ночи, она завернута в пальто и обмотана шарфом, держится за мамину руку, ноги замерзли, в руке бенгальский огонь, шипение белых искр, как будто прямо сейчас она смотрела на кончик бенгальского огня, в машине что-то несколько секунд прошипело белым, падающие звезды и блистательные мечты, и она была такой счастливой, ей почти что захотелось плакать, и после этого все эти годы она была спокойна, а небо не становилось снова черным, смоляным, приехала еще одна пожарная машина, а из первой достали шланг и стали лить в огонь воду, в тот же момент дымящаяся машина взорвалась огнем, полиция скомандовала всем отодвинуться назад на случай, если произойдет еще один такой же взрыв, и все просто смотрели на огонь, действительно получали удовольствие от этого зрелища, и она могла поспорить, что они думали о том же, о чем и она, Гай Фокс со своим соломенным сердцем внутри булочного тела, накрепко связанный доктором Франкенштейном, улыбающееся лицо, старомодная шляпа, счастливый дурак рад, что его сожгут, люди будут этому радоваться, она слышала, как кто-то прокричал – ДАЙТЕ ПАРНЮ ПЕННИ! – и все засмеялись, она была права, они все думали то же самое, у них одинаковые воспоминания, Руби почти что была уверена, что кто-то сейчас выйдет из супермаркета с тележкой, полной картошки, завернет картофелины в фольгу и начнет их жарить на огне, но напор воды из шлангов сильный, и она снова, увы, разочарована, потому что первый язык огня погас, она стояла рядом с тремя ребятами, и в момент, когда все отвлеклись, они стащили пиво из магазина, успели подсуетиться, вспенивали его и поливали друг друга пеной, и когда взорвалась вторая машина и все, охая и ахая, отодвинулись назад, они чокнулись, но потом пришел полицейский и ударил своей дубинкой одного из этих ребят, так что Руби расценила это как знак и отошла, приехал фургон с еще одной командой полицейских, те присоединилась к коллегам, которые уже находились там, первая машина вымокла так скоро, от нее остался только каркас, груда костей, от черной рамы шел пар, вторую машину быстро потушили, и теперь все наблюдали не за пожаром, а за полицией и ребятами, толпа, которая собралась из ничего, все больше молодежи и мужчин из соседнего паба подтягивается к этому месту, в этом нет необходимости, она надеялась, что ничего плохого не произойдет, все всегда идет своим чередом, и как только огонь погас, люди стали расходиться, а полиция, казалось, тоже потеряла интерес к происходящему, вторую машину потушили, и восторг от этого зрелища прошел.
Руби подождала еще пять минут, наблюдала за тем, как полицейские и пожарные продолжают наводить порядок, вот и скорая, приезда скорой она даже не заметила, некоторые задержались, стояли по двое, по трое. Внезапно она почувствовала приступ тоски, направилась обратно к машине, пробка рассосалась, можно было ехать дальше.
– А ты задержалась, – сказал Дон. – Для чего ты туда побежала?
– Я думала, что там есть пострадавшие. Я не могла стоять здесь и смотреть.
Он кивнул.
– Где Пола? – спросила она.
– Она пошла искать тебя. Ты ее видела?
– Нет.
– Может, мне стоит пойти ее поискать, – сказал Дез.
– Она вернется через минуту. Давай лучше здесь подождем. А потом поедем.
Дез уселся на капот, а Дон играл со своей карточной колодой. Руби посмотрела на него, пришлось признать, что он совсем неплох. Прошло десять минут, а затем появилась Пола, она тащила пластиковую сумку, наполненную банками со спагетти.
– У них специальное предложение. Дети это любят. Одна из девчонок-кассирш пошла посмотреть на пожар, так что я задержалась дольше, чем думала. Извините.
Им больше не хотелось в паб, они поехали сразу в «Детройт». Дез припарковался, и они вышли из машины пройтись, Руби подбежала к одному из вышибал и устроила перекличку, и это произвело на близнецов впечатление, люди, стоящие в длинной очереди, смотрели на них, оставались спокойными. У двери стояло четыре человека, и вышибале было около сорока, парень с золотым кольцом из монетки на среднем пальце и волосами до плеч, высокий воротник и крестик в левом ухе, выражение лица человека, который испробовал в этой жизни все, трудные времена, старая школа для настоящих мужчин, которые ни от кого не потерпят дерзостей, но когда он увидел, что Руби идет к нему, то растаял, Руби работала в его палате, когда-то доктора положили его на пару дней в больницу, привезли однажды утром, и она ухаживала за ним, когда он лежал в больнице, в этом замкнутом пространстве, и она наблюдала за ним, какой он на самом деле, вне работы, кусок стекла прошел рядом с глазным яблоком, к счастью, ничего не задел, его вытащили.
Руби провела пальцем по всей длине его шрама, очень медленно, и он смутился, и покрылся румянцем, и отвернулся от своих напарников, которые привстали на пятках, того же возраста, но другие, бритые головы и «Стоун Айленд»,[16] руки сцеплены на груди, когда он лежал в больнице, он рассказывал о них Руби, пили вместе, и тренировались вместе, и работали вместе, отличная команда, сколоченная на долгие годы, в состоянии зарабатывать хорошие деньги. Она попыталась вспомнить их имена, но помнила только Терри. Он говорил ей, что собирается сделать с тем человеком, который ранил его стеклом, хороший враг – мертвый враг, и она изо всех сил старалась его успокоить, какой смысл калечить людей вот так, она была тем человеком, который может исправить, и он согласился, но она все равно знала, что он сделает, как и задумал, понимала, что это вопрос его самоуважения – месть, а потом убедила себя, что все-таки он прислушался к ее словам.
Ты видишь кого-то на больничной кровати, мучительно раздумывающего, что с ним будет дальше, будет ли он калекой или умрет, и этот человек снова начинает вести себя как ребенок. Самый мужественный из них повергнут, если ты вытаскиваешь из-под него утку. Они полагаются на тебя так же, как когда-то полагались на своих мам, и с этого момента вас связывают особые узы. В детстве мамы подтирали им задницы, они уже не удивятся их капризам. Вот так это было с Терри. У нее был его телефон, ей нравилась его цепь и волосы, крашенные в желтый цвет, лицо семидесятых, рок, громкие звуки Mad и Hot Chocolate.[17]
– Она с тобой? – спросил он, глядя на Полу, которая стояла позади, остальные же вышибалы, облизывая губы, уставились на ее задницу.
– И эти двое тоже. Мы все вместе.
На мальчишек он посмотрел совсем другим взглядом:
– Проходите.
– А как же мы? – не удержался кто-то из передних, стоящих в очереди.
– Отъебись, не пори чушь, – наклонившись, сказал он.
Руби видела, что Терри поражен, его сердце разбито и истекает кровью, но после Бобби с близнецами было покончено, она надеялась, что с Пинки и Перки никогда ничего подобного не произойдет, улыбалась их кличкам, но она никогда не называла их так среди незнакомых людей. Они впрыснули Терри инъекцию и причинили ему боль, а тогда он был почти без сознания, не мог встать с постели и не понимал, где находится, все рассказывал, как работал машинистом, когда вырос, как Кейси Джонс,[18] и она знала о его пристрастии к бутылке, но пыталась открыть для него другой мир. Она теперь улыбалась, заглядывая в его глаза, и он как будто понимал ее мысли и снова краснел, взрослый мужчина, но такой же как Боксер, за исключением того, что у Боксера не было подобной напряженной жизни и он не мог жить по-другому. Ей было жалко их всех, каждого в этом мире, она не обвиняла никого и ни в чем, она всегда знала, что жизнь прекрасна, но в то же время помнила, что на свете есть и сума и тюрьма, все они просто делали этот мир лучше, добавили вкуса к этой жизни, делали так, чтобы все хорошее было выдающимся.
Она не могла остановиться, подтягивалась на цыпочках и целовала его лицо в знак благодарности, как раз в то место, где был шрам, пахнущий лосьоном после бритья, она хотела провести языком по всей коже и все залечить, всем людям со шрамами на лицах и в душах, но не сделала этого, прошла за всеми, заплатила
