– Ведь чего она Очковая, Эра Игнатьевна? Она же их трахала! Пидоров этих! То есть которые лица… Во!
Изюмский сморщился и поднял со стола нечто. Н-да! Слыхивать приходилось, а вот видать – еще нет.
– Этот, как его, блин? Фаллоимитатор. Она у них, у пидоров, самая модная телка была! То есть даже не телка…
С трудом уйдя от столь благодатной темы, дуб все-таки вернулся к нашим баранам. В 'Мамае' Очковую знали все. И не только в связи с указанными выше обстоятельствами. Уже несколько лет гражданка Калиновская была постоянной подругой завсегдатая оного бара, известного под кличкой Капустняк. К числу прочих знакомых гражданина Капустняка принадлежали также известные нам убиенный бармен Трищенко и вольный стрелок Кондратюк.
– Да вот они, глядите!
Очередная фотография. Без собачек, зато с хорошо узнаваемым гражданином Кондратюком, не менее узнаваемой Очковой и неким третьим – постарше, с короткой черной бородкой. Все трое были весьма и весьма заняты друг другом. Любопытно, кто сие снимал? Уж не Трищенко ли?
Я хотела выдать увлекшемуся дубу нравоучительный пассаж, но внезапно физиономия сластолюбивого бородача показалась мне знакомой. Может, из-за бороды. Ненавижу мужские бороды, все время кажется, что тебя лобызает половая щетка…
– Компьютер работает? Найдите файлы розыска! Быстро!
Можно было отдать снимок на сканирование и совмещение, но я понадеялась на свою память. Почему- то я была уверена: этот тип в розыске, причем не только в городском. Где-то полгода назад… Есть!
Искать не пришлось. В первой же десятке 'особо опасных' мелькнула знакомая борода. А вот и текст. Та-а-ак!
Я присвистнула, дуб тихо выматерился, и я раздумала делать ему замечания. Не до того. Нет, ну это же надо, а?
– Это которые 'тамбовцев' и 'воркутинцев' перешлепали? – судорожно вспомнил дуб.
– Которые, – согласилась я, не понимая: что же это такое творится на белом свете?! Капустняка, главаря чуть ли не самой крупной банды в Евразии, ищем мы, ищет Интерпол, а он гуляет себе под самым носом…
– Его видели в 'Мамае'? Когда?
Изюмский почесал затылок и начал загибать пальцы – один, второй…
– Неделю назад.
Лихо! Как раз перед убийством!
– Чего делать-то будем, Эра Игнатьевна? – жалобно вопросил дуб.
Делать? Интересно, далеко ли до ближайшей колокольни? Бежать, взбираться, хвататься за веревку…
– Не будем спешить, – рассудила я. – Расспросите всех еще раз. Только подробнее – когда заходил, с кем… И загляните на серверы Интерпола. Мало ли?
Дуб послушно кивнул, я же взглянула на часы и поняла – пора. Скоро обеденный перерыв, не хватятся, а потом я позвоню…
– Эра Игнатьевна, это ведь вы дело Молитвина ведете?
– Что? – я застыла, думая, что ослышалась.
– Ну, алкаша пропавшего, – удивился дуб. – Дядька говорил…
Уно, дуо, трез… Он, де, труа, катр… Айн, цвай…
– Вела. Закрыли дело. А… что?
– Ну, если закрыли!.. – господин Изюмский пожал широкими плечами. – Просто тут о нем…
Тетрадь – та самая, в черной клеенчатой обложке. Еще не понимая, я раскрыла первую попавшуюся страницу. Рисунок карандашом: женщина и… тоже женщина, хотя на первый взгляд и не скажешь. Внизу подпись – '
– В конце, Эра Игнатьевна! Тут она всякую пакость описывает, а в конце…
В конце, то есть на последних страницах, оказались адреса. Много, некоторые перечеркнуты крест- накрест, другие без фамилий, с одними инициалами…
Раз, два, три, четыре, пять, шел Молитвин погулять. Капустняк вдруг выбегает, триста гр. ему вручает…
Ездят к нам мало. В первые годы побаивались – да и сейчас боятся. Вдобавок негласный пропускной режим, ОВИР; даже, кажется, справки. Постоянные пропуска полагаются лишь родственникам, и то не всем. 'Братва' тоже не спешит соваться. Кому охота лезть прямо в пасть к 'железнодорожникам'? Стоп, стоп, не надо, хватит!..
Я постаралась забыть, хотя бы на время, о таинственно сгинувшем Молтвине и не менее таинственно объявившемся Капустняке. Не сейчас! Платформа пуста, но на вокзальном табло уже 11.28, значит, скоро…
