Нет!
Внезапно понимаю – не смогу. Кинусь на стену, рвану предохранитель браунинга, сойду с ума – или брошусь в черноту ночи искать этих мерзавцев…
Улыбаюсь.
В десятитысячный раз за проклятый вечер.
– Игорь! У меня несколько дурацкое предложение. Сегодня весь день торчала на работе, голова – как у Страшилы Премудрого, иголки лезут. К тому же коньяк… Давно не пила, признаться. Давайте прогуляемся – полчасика, не больше! Погода прямо новогодняя!
Он не удивляется. То есть, конечно, удивляется, но виду не подает.
– С удовольствием! Я т-тоже знаете, сегодня слегка переработался. Очки разб-бил…
В очках я его еще не видела. Наверное, минус, но небольшой. Бедняжка сероглазый!
– Очки? Вы, Игорь, что, с кентавром встретились?
– Уг-гадали! И б-был сей китоврас зело страховиден и зраком м-мерзок…
Пальто, шапка, сапоги. Диктофон – в карман пальто. И еще: выкатку фотографии, ту, что сделала утром.
Пистолет? Нет, не надо.
Понадобится – руками на части разорву.
Мы идем по улице – тихой, совершенно пустой, покрытой свежим чистым снегом. Давно заметила: в этом городе улицы пустеют с темнотой, особенно зимой. Каким-то образом Игорь берет меня под руку, и мне становится легче. Он что-то рассказывает, я отвечаю – не слыша себя. Это нетрудно, этому учат. Кажется, я смеюсь. Какая все-таки у него красивая улыбка!
Теперь налево. Похожая улица, только чуть поуже. Направо, пересекаем проспект. Поздний Мерседес освещает нас фарами. Направо… Здесь!
Возле знакомого подъезда – пусто. На белом, искрящемся в свете фонарей, снегу – одинокая цепочка следов. Мужских. Зато чуть дальше, прямо посреди улицы…
Кентавры! Двое, один – гнедой, со знакомой бородищей. И я впервые жалею, что не взяла оружие.
Теперь – стоп. Хлопок по лбу… Нет, это лишнее, достаточно удивленного взгляда на подъезд. Мотивация внезапной остановки – этому тоже учили. Итак: удивление, внезапное озарение (надо же, совсем забыла, нужно передать… или забрать, не важно)…
Игорь слушает весь этот бред, улыбается, кивает.
– К-конечно, Ирина! Если не в-возражаете, я тут п-подожду, к-кентаврами полюбуюсь…
Свинство оставлять приезжего человека на ночной улице наедине с кентами, но брать Игоря с собой невозможно. А если встретят выстрелами в упор?
– Я быстро. Десять минут – не больше!
Ныряю в темноту подъезда… Все! Дурацкую улыбку – прочь! Первого – кто откроет. Если, конечно, это не будет гражданка Бах-Целевская. Сучонку – по шее. А еще лучше – за шею, за яблочко, и пусть зовет своего сладенького Алика!
Знакомая дверь – уже с новым замком и новыми петлями. Зато звонок старый. Теперь встать слева, если что – не попадут.
Шаги!
Я ждала вопроса, дурацкого Кто там?, но открыли сразу. Точнее, открыл. Гражданин Залесский – в тапочках, в спортивных штанах, старых, вздутых на коленях, в грязной майке.
– Вы?!
Можно не отвечать – вопрос риторический.
Левый тапочек летит в сторону. Гражданин Залесский покорно сгибается в поклоне, шипя от боли. А как не согнуться, когда его кисть – за спиной, вывернута пальцами к затылку, стоит мне двинуть рукой…
– Ни звука! Дернешься – больно будет! Понял? Если понял – кивни!
Он медлит, и я слегка додавливаю. Теперь гражданин Залесский не шипит – стонет. Я же предупреждала!
– Ну что, сладкий мой, понял? Или руку сломать?
Кивок. Вот и хорошо!
– Теперь – вниз! Медленно!
Он подчиняется без звука – то ли перепуган до смерти, то ли о кентах у подъезда вспомнил. Но и я помню о них. Не помогут тебе кенты, писатель!
Руку не отпускаю, хотя бежать ему некуда. Пусть почувствует, ощутит каждую ступеньку. Выход! Уже? Да, уже.
– Стой! Налево, в подвал!
Подвал я приметила еще в первый свой визит. Дверь сорвана в незапамятные времена, ступеньки сбиты. Наверно, здешние пацаны подружек затаскивают – тискаться. Вот и мы этим делом займемся!
