Основан в 1949 году, специализация – лица с неизлечимыми психическими… Вот, они, психи!
Фотография имелась, но черно-белая и очень неудачная. Забор – чугунный, литой, за ним – что-то вроде тына. Четырехэтажный дом – явно послеголицынских времен. Рядом виднелся еще один, пониже и куда более почтенного возраста. Что еще? Вот! Директор – Калиновский Михаил Михайлович.
Калиновский!
Очковую зовут… Любовь Васильевна ее зовут, не совпадает. Хотя почему? Может быть, двоюродный брат – или дядя. Давно господин Калиновский на хозяйстве? Полтора года, до этого работал… А нигде не работал, не указано!
Я выключила компьютер, спрятала свежую распечатку и принялась мечтать о рюмке бананового ликера – в качестве маленькой премии. Но затем решила не спешить. Может, это все ерунда и фантастика
Поздно вечером, когда тишина в пустой квартире начала оглушать, я не выдержала – достала запись. Короткую запись, всего на четыре минуты. Экран – выстрел – белый четырехугольник…
Иногда нет сил плакать. Просто нет сил…
ПОНЕДЕЛЬНИК,
ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ ФЕВРАЛЯ
Паника началась ровно в три тридцать ночи, когда лопнули сразу два котла отопительной системы.
Нет, не у меня.
В городской прокуратуре – нашем желтом четырехэтажном здании, построенном в незапамятные времена великим архитектором Бекетовым. Здании, защищенном не только ВОХРами с палашами на боках, но и целым отрядом Тех-ников высшей (куда там сидельцу Евсеичу!) квалификации. И все-таки котлы рванули, канализационные утопцы молча сожрали жертвы вхолостую, горячая вода затопила подвал, Никанора Семеновича подняли с постели…
В пять ноль-ноль из труб исчезла вода. Сперва на это как-то не обратили внимания, решив, что парни из Гортепла (Тех-ники уже признали свое поражение) сами отключили подачу. Когда спохватились, трубы были сухими. Директор Водоканалтреста, поднятый с кровати лично Никанором Семеновичем, только развел руками.
Я в это время мирно спала, вкушая утренний сон и не подозревая о том, что увижу, едва переступлю осточертевший порог нашей четырехэтажки. Я переступила его без десяти девять, чтобы узнать все новости сразу – плюс еще одну, самую свежую.
За пять минут до моего прихода исчезло электричество.
Начисто.
Кабинет успел напрочь выстыть, и я даже не стала снимать пальто. В коридоре топали сапожища, кто- то (не иначе, один из одуревших Тех-ников!) громко оправдывался прямо за моей дверью, и я всерьез начала подумывать об эвакуации. Все равно – ни компьютер включить, ни кофе сварить. Я подошла к столу, дабы взглянуть на накопившиеся за последние два дня документы – и поняла, что ночной потоп еще не самое интересное.
Прямо поверх бумаг лежала газета – субботняя Независимая, заботливо развернутая на нужной странице. Чей-то красный карандаш подчеркнул название. Та-а-ак!
Статья называлась весьма изысканно: Правнук Аввакума и внучка Вышинского. Фотографию отца Николая я узнала сразу. Вслед за этим вопрос, кто есмь вышеуказанная внучка, отпал сам собой.
Читать такое всегда неприятно. Даже когда речь идет о совершенно незнакомых людях – твердом в вере священнике и озверелой следовательше, полосующей плетью-треххвосткой бесстрашного мученика за истинное православие. А если ты их знаешь лично!.. Да-а!..
Когда первый шок прошел, я обратила внимание на строчки, отчеркнутые все тем же красным карандашом. Перечитав, я вновь испытала шок, но уже несколько иного рода. Бойкий журналист сообщал, что в канцелярии Патриарха выразили глубокую озабоченность готовящимся судилищем. Сам Его Святейшество готовит специальное обращение…
Лихо!
Особенно лихо на фоне виденного вчера Указа. Вот вам и нарушение законности во всей красе. Да еще какое!
Об отце Александре в статье не было сказано ни слова. Нет гражданина Егорова – и не было.
Вот так!
Никанора Семеновича на месте не оказалось, в котельной – тоже. Очумелая секретарша могла лишь предположить, что шеф лично направился на ближайшую подстанцию проверять какую-то фазу. Или хазу – точно пышнозадая девица не помнила. Оставался Ревенко, хотя беседа с ним заранее вызывала зубную боль. Я подняла трубку, набрала знакомый номер.
Странно, телефоны еще работали.
– Алло? Господин Ревенко? Говорит старший следователь Гизело.
В ответ – скрежет, то ли зубовный, то ли жестяной.