качнула головой и превратилась в ту же Веру, которая, правда, выпила накануне больше, чем нужно. С ней это тогда часто случалось.
«Не знаю толком, Долорес, — сказала она. — Мы не видимся». Вот и все, и ничего больше говорить было не надо. Только эти три слова: «мы не видимся».
Я сидела там, перебирала все это в памяти и решила наконец не беспокоить вас. Все было кончено — для Джо, для Веры, для Майкла Донована, для Дональда и Хельги… и для Долорес Клэйборн тоже. Раньше или позже последние мосты будут сожжены, и время, как море, затопит мою жизнь. Паром, который пересекает это море, — память, но это корабль-призрак, исчезающий, когда исчезает сам человек.
Забавно это все. Сидя там, я вспомнила еще одно — фразу из Библии, которая пришла мне на ум, когда Джо вылез из колодца и схватил меня за ногу:
Вера тоже упала в свою яму — и мне, в отличие от нее, не пришлось хотя бы делать вид, что мои дети живы… хотя иногда, слыша по телефону голос Селены, я думала, что не стала бы винить ее, если бы она избавила нас обеих от этого горя и боли.
Но все-таки двое из моих детей еще живы и преуспели в жизни куда больше, чем можно было ожидать. Уже за это я должна благодарить судьбу, и я не хочу, чтобы перед судом всевышнего меня обвинили в грехе неблагодарности. У меня и так достаточно грехов. Но послушайте меня, все трое: все, что я делала, я делала из любви… из любви матери к детям. Это самая сильная любовь в мире и самая смертоносная. Нет на земле большей стервы, чем мать, которая боится за своих детей.
Я думала о Вере и о себе — о двух стервах, живущих рядом на маленьком клочке земли, о том, как эти две стервы спали вместе, когда старшая из них боялась, и как они дурачили друг друга. Я вспомнила, как она кричала, когда ее одолевали пыльные головы, кричала и дрожала, как животное. Вспоминала, как я обнимала ее и засыпала с ней в обнимку, как рубила ножом эту ее проволоку и расчесывала ее поредевшие волосы, уговаривая: «Тсс, дорогая… тсс. Эти пыльные головы ушли. Все в порядке».
Но они не ушли, никогда не уходили. Они всегда возвращались, и у них были лица, лица тех людей, которых вы никогда больше не хотели видеть, наяву или во сне.
Я вспомнила, как она лежала там, на полу, и говорила, что она устала и хочет кончить с этим. И я тоже устала и знала, стоя там, почему я пришла именно туда, на эти прогнившие ступеньки. Я смертельно устала. Я прожила долгую жизнь, никогда не бежала от работы, никогда не уходила от решений, какими бы тяжелыми они ни были. Вера была права, когда говорила, что женщина иногда вынуждена быть стервой, но быть стервой — тяжелый труд. Я устала, и мне пришло в голову, что еще не поздно шагнуть с этих ступенек вниз.
Потом я снова услышала голос Веры. Я слышала ее, как тогда ночью, возле колодца, — не в голове, а в ушах. На этот раз это было еще более жутко: тогда, в 63-м, она была хотя бы
«О
Я оглянулась по сторонам, но не увидела ничего, кроме Восточного мыса, темного и мокрого от морских волн. Кругом не было ни души. Я посидела еще немного, глядя на облака — я люблю смотреть на них, они такие тихие и свободные, — потом встала и пошла домой. Два или три раза я останавливалась, потому что от долгого сидения в сырости у меня разболелась спина. Но я дошла. Дома я выпила три таблетки анальгина, села в машину и поехала прямо сюда.
Вот и все.
Нэнси, я вижу, ты записала с десяток этих своих кассет, и твой магнитофон совсем дошел. Я тоже, но я пришла сюда рассказать все и рассказала, до последнего чертова слова. Теперь делай со мной все, что надо, Энди; свое я сделала и довольна. Я знаю, кто я: Долорес Клэйборн, шестидесяти пяти лет, голосовала за демократов, всю жизнь прожила на Высоком острове.
Я хочу сказать еще две вещи, прежде чем ты, Нэнси, нажмешь кнопку «стоп».
В конце концов, стервы тоже зачем-то нужны в этом мире, и еще пыльным головам:
Вырезки
Из эллсуортской «Америкэн», 6 ноября 1992 г. (стр. 1).
«Жительница острова оправдана.
Долорес Клэйборн с Высокого острова, многолетняя домоправительница миссис Веры Донован, тоже жительницы острова, признана невиновной в смерти миссис Веры Донован специальным коронерским расследованием в Мэчиасе. Целью расследования было определить, была ли смерть миссис Донован естественной. Спекуляции о роли миссис Клэйборн в смерти ее хозяйки подогревались тем фактом, что миссис Донован, впавшая к моменту смерти в старческое слабоумие, оставила своей компаньонке большое наследство, размер которого, по некоторым оценкам, составляет десять миллионов долларов».
Из «Бостон глоб», 20 ноября 1992 г. (стр. 1).
«Счастливый День Благодарения в Сомервилле.
Анонимный благотворитель жертвует сиротам 30 млн.
Ошарашенные директора Новоанглийского сиротского приюта объявили в срочно созванной пресс-конференции, что неизвестный благотворитель перевел на счет приюта, где содержатся сто пятьдесят сирот, тридцать миллионов долларов.
«Сообщение об этом мы получили от известного нью-йоркского юриста Алана Гринбуша, — сказал Брэндон Джеггер, глава совета директоров НАСП. — Даритель, вернее, ангел-хранитель, как мы с полным основанием можем его назвать, настаивает на соблюдении своей анонимности. Жаль, что мы не имеем возможности выразить ему свою глубочайшую признательность».
Если сообщение о многомиллионном даре подтвердится, это будет самое большое пожертвование в подобные заведения во всей Новой Англии с 1928 года, когда…»
Из «Уикли тайд», 14 декабря 1992 г. (стр. 16).
«Новости с Высокого от Проныры Нетти.
Миссис Лотти Маккэндлес выиграла главный приз на рождественском балу в Джонспорте на прошлой неделе - 240 долларов, Проныра Нетти та-а-ак завидует! Поздравляем, Лотти!
Брат Джона Кэрона, Фило, приехал из Дерри, чтобы помочь брату отремонтировать их лодку «Морская звезда». И в наше время случается то, что называется «братской любовью», правда, ребята?
Джолин Обюшон, живущая со своей внучкой Патрисией, закончила выкладывать изображение острова Св. Елены из 2000 кусочков. Джолин говорит, что собирается отметить свое 90-летие выкладыванием мозаики из 5000 кусочков. Браво, Джолин! Проныра Нетти и вся «Уикли тайд» поздравляют
