– Это был сапожник. Его звали Фрэнк Мартинки. – Она покраснела и отвернулась.
– А я думал, он умер лет десять назад, – прервал ее каркающий голос горбуна.
– Почему они отпустили тебя? – выкрикнул Вэлор, в его голосе почти не осталось радостной надежды.
– Я…, я была невиновна, – просто ответила Мария. – Я просто защищала людей, по крайней мере, так решил Совет.
– Так мы будем теперь строить город, о котором ты говорила? – воодушевленно спросил мальчик с лицом собаки.
Мария покачала головой, подыскивая правильные слова, которые толпились у нее в горле.
– Нет. Нет, это была дурацкая идея, дурацкая мечта. Из-за нее так много людей погибло на войне. Надо было говорить об армии, а не о городе. Мы… – Она глубоко вдохнула аромат цветущей долины:
– Мы не крестьяне. Мы не похожи на обычных тружеников. Мы артисты, уроды, нечто, вызывающее любопытство. Мы живем ради представления… И нам придется все восстановить.
Вэлор бросил на великана тревожный взгляд, Гермос снова зажимал рану на бедре, глаза его были мрачными и грустными.
– С чего мы начнем? – выкрикнул слабо Клэтч.
Гермос удивленно повернулся к горбуну, ведь тот почти никогда не разговаривал, а с тех пор как Большой мальчик погиб на войне, Клэтч совсем пал духом.
– Да, – поддержал его Вэлор, вскакивая со своего места. – Надо что-то делать! Мы сделаем все, что ты скажешь! Только скажи слово!
Тяжело вздохнув, Мария с трудом проговорила:
– Убирайте завалы, надо освободить выход с арены.
Вэлор встал, широко улыбаясь:
– Это почти сделано. Сделано благодаря мне. – Он подошел к ней и взял Марию за руку. – Рука слепой была холодна как лед. – Давай я отведу тебя туда.
– Нет… Я должна обработать рану Гермоса.
Карлик замешкался, потом развернулся и закричал уродам:
– Вы слышали, что сказал генерал?! Берите лопаты, вилы, кинжалы и пики! Мы идем валить стену.
Он сделал знак аплодировать, и артисты ответили дружной овацией. Но карлик остался недоволен откликом, и сделал знак повторить аплодисменты. На сей раз они оказались громче. Вэлор сделал жест следовать за ним и направился к заделанному в начале войны проходу. За ним гуськом потянулись уроды.
Мария немного расслабилась, слушая их шаги, потом она направилась к Гермосу. Кто-то из артистов принес ей простыни для бинтов и баночку бальзама. Взяв их, Мария поблагодарила горбуна и подошла к великану.
Гермос не отрывал от нее взгляда, но не произнес ни слова, ни когда она села рядом, ни тогда, когда ее маленькие руки коснулись его раненой ноги. Она отвернулась и тоже молчала, ничем не успокоив его подозрений. Раздвинув ткань, она ощупала рану пальцами, а потом начала рвать простыни на бинты.
– Что же произошло? – наконец спросил Гермос.
Мария колебалась только мгновение, а потом продолжила работу. Она открыла банку с пахучим бальзамом и начала мазать ему ногу.
– Что они с тобой сделали? – настаивал он, голос его дрожал от волнения. Рука Марии дрогнула.
– Ничего, – ответила она.
Раздался страшный грохот, это артисты разбивали стену. Гермос осмотрел ее грустное опущенное лицо.
– Это правда ты? – спросил он.
Мария на мгновение остановилась, раздался новый удар тарана, за которым последовал шум падающих камней. Потом она начала забинтовывать бедро великана.
Гермос погладил окровавленной рукой ее нежную шею.
– Я скучал по тебе. – Он отвел темные волосы женщины, она вздрогнула, догадавшись, что он делает. Было поздно – он увидел, что татуировки исчезли.
Мария молча продолжала бинтовать рану.
Гермос, не отводя от нее глаз, вырвал у нее из рук бинт, а потом, обхватив голову женщины окровавленными руками, повернул к себе ее бледное лицо. В ее выражении мешались страх и облегчение, пока он пристально вглядывался в нее.
Раздался новый удар.
– Ты меня видишь? – тревожно спросил он.
Слеза скатилась по бледной щеке Марии, она закрыла глаза.
– Конечно, нет.
Великан обнял ее костлявыми длинными руками, она не только не сопротивлялась, но обхватила его шею и прижалась к худой груди Гермоса. Теперь слезы струились и по его щекам. Поправив ее черные
