набравший 535 голосов при необходимом минимуме 531 голос. Четыре голоса, это примерно полпроцента депутатов Съезда, в конечном счете определили его дальнейшую политическую судьбу, а вместе с тем и судьбу России!
Вопрос о руководстве Верховного Совета РСФСР еще на стадии подготовки к Съезду неоднократно обсуждался на Политбюро. На мой взгляд, оно, и особенно секретари ЦК под руководством Горбачева, допустили огромные ошибки в этом важнейшем кадровом вопросе. Они рекомендовали явно не проходные в сложившейся обстановке кандидатуры — А. Власова, И. Полозкова. На одном из заседаний Политбюро я твердо сказал: это неплохие товарищи, но их не поддержат на Съезде. Мы будем вынуждены отдать этот пост Ельцину, не скрывавшему своего стремления стать во главе высшего в то время органа власти республики, которая практически определяла жизнь всего государства. В своем выступлении я сказал, что мы должны рекомендовать любого общесоюзного руководителя на этот высший пост России — Рыжкова, Лигачева или кого-то из других членов Политбюро и секретарей ЦК. Однако конкретного решения по этому поводу так и не было принято.
С самого начала работы Съезда встал вопрос о суверенитете РСФСР. Дискуссия была жаркая и продолжалась три дня— 22, 23 и 24 мая 1990 года. Просматривая сейчас стенограмму обсуждения, хочу отметить: депутаты занимались в основном частными вопросами и формулировками статей. По-настоящему ни один из депутатов ни разу не возразил в принципе против такого шага, который стал роковым в истории Советского Союза, поскольку практически создал почву для его распада. В дискуссии приняли участие 40 депутатов, затем около двух с половиной недель работала редакционная комиссия.
Различные варианты Декларации о государственном суверенитете РСФСР с многочисленными поправками, в том числе о верховенстве законов республики над союзными, обсуждались и голосовались два дня— 11 и 12 июня. Итоговое голосование состоялось 12 июня. За принятие Декларации проголосовали 907 депутатов, против — 13, воздержались — 9. Политическая слепота, неспособность просчитать последствия такого шага охватила даже коммунистов. Итог подвел тогда уже председательствовавший на Съезде Ельцин:
— Решение принято. (Бурные, продолжительные аплодисменты. Возгласы: «Ура! Ура!»)
— Поздравляю всех народных депутатов и все народы Российской Федерации. (Аплодисменты.)
Так Первый Съезд народных депутатов России стал главным разрушителем великой Державы, а 12 июня 1990 года, объявленное «демократами» великим праздником, стало днем вселенского позора.
Однако из чего же исходили, принимая такое решение, депутаты российского Съезда? Ведь суверенитет — и они не могли этого не знать — означает полную независимость государства от других государств. Следовательно, Россия объявила о своей независимости от всех остальных союзных республик, то есть отказалась от своей го-сударствообразующей роли — и уже одним этим обрекала СССР на распад. Правда, по советской Конституции и она, и каждая республика и без того были суверенными государствами, на практике передавшими часть функций центральной, их объединявшей власти. Формальным же прикрытием истинных целей авторов идеи Декларации служили вполне «благородные» мотивы — обеспечить «достойную жизнь, свободное развитие и пользование родным языком» гражданам России — как будто эти принципы не были заложены в общесоюзной Конституции и государство не стремилось к их, наравне с другими положениями, реализации.
За общими словами, как обычно в политике, стояли реальные интересы. Они были различными, но их носителей объединяла, на мой взгляд, общая задача — любой ценой освободиться от «опеки» центральной власти — и партийной, и государственной. У вдохновителей и дирижеров была задача противопоставить Россию общесоюзному Центру и, разрушив его, развалить советскую «империю». Коммунисты, только что создавшие «новую» партию — КП РСФСР, боялись противостоять идее суверенитета, чтобы не потерять голоса наэлектризованных и дезориентированных избирателей, которые могли бы не понять и не принять отрицательную позицию в отношении самостоятельности России. К тому же руководство этой партии тоже было не прочь стать фактически «суверенной» структурой хотя бы для того, чтобы не быть обвиненными в автоматическом исполнении решений и указаний ЦК КПСС.
Передо мной лежат стенограмма этих заседаний и список итогового поименного голосования. Много знакомых фамилий людей, которые голосовали «за». Позднее, через несколько лет, я задавал некоторым из них вопрос: почему тогда они поддержали Декларацию о суверенитете России? Единственный ответ гласил: мы даже не предполагали, что она приведет к разрушению СССР.
Но для того, чтобы российский суверенитет сыграл отведенную ему роль в уничтожении СССР и существовавшего в нем строя, нужно было придать этой идее практически работающий механизм. И он был создан в виде идиотского, с точки зрения нормальной логики, положения о верховенстве российского законодательства над общесоюзным. Другими словами, «часть» была объявлена стоящей выше «целого». Это означало, что организационные, а с ними и материальные, финансовые и прочие ресурсы выходили из- под управления общегосударственным Центром, а это фактически делало бессмысленным само его существование. Вот этого уже нельзя было, извините, не понимать до, во время и после голосования.
Тринадцатого июня 90-го года, рано утром, я провожал премьер-министра Великобритании М. Тэтчер в аэропорт. Она находилась с визитом в Москве и вылетала на открытие школы, построенной ее страной в разрушенном Ленинакане (в Армении).
Не успели сесть в машину, как она начала разговор:
— Господин Рыжков, я вчера вечером узнала по вашему телевидению, что российский парламент принял закон о суверенитете и, самое главное, — о верховенстве российских законов над федеральными. Вы в курсе дела? Как вы к этому относитесь?
— Да, конечно, в курсе, — ответил я. — Можно было бы согласиться с самим понятием «суверенитета», так как Россия практически имела меньше прав, нежели другие республики Союза. Но никак нельзя оправдать его наполнение — и особенно верховенство республиканских законов над союзными. Это — начало разрушения единого государства. Оно не сможет в этих условиях функционировать, тем более что вслед за Россией немедленно сделают то же самое остальные республики.
Вот такой разговор произошел через несколько часов после принятия закона. Даже ей, со стороны, было ясно: произошло нечто недопустимое для единого государства, и она примеряла эти события на свою страну. И высказала, на мой взгляд, правильные мысли. К слову, маленький штрих, смахивающий, скорее, на политический анекдот: через три года Тэтчер, к тому времени уже не возглавляла правительство, находясь в России, предложила для ускорения реформ ни мало ни много — распустить наш парламент. Попробовал бы я, например, поехать в Англию, а статус у нас сейчас один: мы — экс-премьеры, — и предложить там немедленно распустить их парламент. Интересно, что произошло бы?
Так была поставлена точка в вопросе практического расчленения единого государства. Первый Съезд народных депутатов Советской России, скажу еще раз, стал главным разрушителем великой Державы, а новое руководство России выступило здесь в роли троянского коня. Воистину, великие государства создают великие люди, а разрушают ничтожества.
…Одна пожилая женщина, узнав меня на улице, невольно выразила, по-видимому, мысль многих: «Николай Иванович, почему Вы нас тогда не убедили?!».
Потребовалось несколько тяжелых и горьких лет, чтобы пелена у людей — с глаз, душ, разума — сошла и они задним числом услышали и осознали то, что предлагалось их вниманию, о чем их предупреждали, к чему призывали, казалось бы, в недалеком и, вместе с тем, уже ставшим таким далеким прошлом.
В тех областях — в народном хозяйстве, в экономике, которыми мне довелось заниматься в первую очередь, в разные годы было много положительного, но, к сожалению, имелось и немало просчетов. Мне не раз приходилось говорить, что экономика слишком во многом и с каждым годом все более становится заложницей политики. Сначала, в первые два-три года перестройки, когда экономика функционировала по прежней, планово-распорядительной модели, темпы ее роста были достаточно высоки и стабильны. Но экономическую жизнь страны лихорадило от все новых и новых замыслов Горбачева. Ездил он по стране много, обещал еще больше. Сегодня — ускорение, завтра — научно-технический прогресс, затем — село, металлургия, электроника и т. д. и т. д.
Мы пытались остепенить его, подсказать, что сваливание всех проблем и задач в одну кучу наносит вред экономике, но не тут-то было: «Вы не понимаете, что люди ждут этого!». Народ действительно ждал и
