гостиной и спальне и поручням в ванной. Кровать он нашел аккуратно застеленной. Лег на покрывало, не раздеваясь, снял только обувь. И, как только лег, усталость просто придавила его к кровати. В спальне стоял запах сухих духов, как он решил, запах старой женщины. Бабушкин запах. И запах этот казался ему таким же усталым, как и он сам. В тишине этой спальни мясорубка на территории ЭКСПО казалась далекой и нереальной, как идея комикса, который он так и не нарисовал. Слишком утомительно. «Оставайся лучше с «Темным странником», – могла бы сказать Шарон, его прежняя, нежная Шарон. – Оставайся со своими ковбоями апокалипсиса».
Его разум, казалось, вышел из тела, поднялся над ним. Вернулся (лениво, не спеша) к тому моменту, когда они втроем стояли у фургончика экспертов по очистке воды, аккурат перед тем, как Джордан и Том расстались с ним. Джордан повторил то, что и говорил в Гейтене: человеческий мозг – всего лишь большие жесткие диски, и Импульс стер с них всю информацию. Джордан сказал, что импульс воздействовал на человеческий мозг так же, как электромагнитное излучение воздействует на жесткие диски обычных компьютеров.
«Ничего не осталось, кроме основы, – сказал Джордан. – А основа – убийство. Но, поскольку мозги – органические жесткие диски, они начали восстанавливать имевшуюся на них информацию. Перезагружаться. Да только в поступившей команде был вирус. У меня нет доказательств, но я уверен, это стадное поведение, телепатия, левитация… все идет от вируса. Вирус был в программе с самого начала, поэтому он стал частью перезагрузки. Вы понимаете, о чем я?»
Клай кивнул. Том – тоже. Мальчик смотрел на них, на измазанном кровью лице отражались усталость и стремление поделиться своей версией.
«А тем временем Импульс продолжает транслироваться, так? Потому что где-то находится компьютер, работающий от аккумуляторов, и он продолжает передавать эту программу. Программа недоработана, вот вирус в ней и продолжает мутировать. Со временем сигнал может прекратиться или программа деградирует до такой степени, что отключится сама. А вот пока… вы, возможно, сможете ее использовать. Я говорю, возможно, понимаете? Все зависит от того, делает ли мозг то же самое, что делают надежно защищенные компьютеры, когда попадают под воздействие ЭМИ».
Том спросил, что они делают. И Джордан ответил усталой улыбкой.
«Они проводят резервное копирование. Всей информации. Если такое случается с людьми, если вы можете стереть программу мобилоидов, со временем может перезагрузиться старая программа».
– Он имел в виду человеческую программу, – пробормотал Клай в темной спальне, вдыхая сладкий, слабый аромат сухих духов. – Человеческую программу, упрятанную где-то в глубинах мозга. Всю, до последнего байта, – он уже засыпал. И, если уж предстояло увидеть сон, он надеялся, что это будет не мясорубка на ЭКСПО северных округов.
И перед тем, как он заснул, в голову успела прийти еще одна мысль: возможно, со временем, мобилоиды станут лучше. Да, они родись в насилии и ужасе, но роды обычно трудные, часто насильственные, иногда ужасные. Как только они начали сбиваться в стада и овладевать телепатией, насилия в них поубавилось. Насколько он знал, они больше не воевали с норми, если, конечно, не рассматривать превращение норми в мобилоидов, как военную операцию. Зверства, которые следовали за уничтожением их стад, в принципе, полностью укладывались в нормы человеческого поведения. Если бы их оставили в покое, возможно, они и превратились бы в куда лучших хранителей земли, чем так называемые норми. Они бы точно не выстраивались в очередь на покупку пожирающих бензин внедорожников, учитывая их способность к левитации (и не говоря уже о довольно-таки примитивных покупательских запросах). Черт, начал улучшаться даже их музыкальный вкус.
«Но какой у нас был выбор? – подумал Клай. – Жажда выжить что любовь. Обе слепы».
Сон принял его в свои объятья, и ему не снилась бойня на ЭКСПО. Он вновь перенесся в павильон, где играли в «Бинго», и когда ведущий объявил Б-12 («Это витамин солнечного света»), он почувствовал, как кто-то дергает его за штанину. Посмотрел под стол. Там сидел Джонни, который улыбался ему. И где-то звонил телефон.
3
Не вся ярость вышла из беженцев-мобилоидов, да и новые таланты не покинули их полностью. Около полудня следующего дня, который выдался сырым и холодным, предвещая наступление ноября, Клай остановился, наблюдая, как два мобилоида яростно сцепились на обочине дороги. Сначала обменивались ударами кулаков, потом царапались, наконец, вошли в клинч и принялись бодаться, зубами кусая друг друга за шею и лицо. И при этом начали подниматься над дорогой. С отпавшей нижней челюстью Клай смотрел, как они поднялись футов на десять, продолжая кусаться, широко расставив ноги. Словно оба стояли на твердой земле. Потом один вонзил зубы в нос соперника, на котором была заляпанная кровью футболка с надписью «ХЭВИ ФЬЮЭЛ» на груди. Кусака оттолкнул «ХЭВИ ФЬЮЭЛ» от себя. «ХЭВИ ФЬЮЭЛ» покачнулся, а потом рухнул на дорогу, как камень. Пока он подал, кровь била вверх из откушенного носа. Кусака посмотрел вниз, похоже, только тут осознал, что находится на уровне второго этажа, и упал сам. «Как Дамбо,[137] потерявший волшебное перышко», – подумал Клай. Кусака сломал колено и лежал в пыли, скаля окровавленные зубы, когда Клай прошел мимо.
Однако, эти двое были исключением из правила. Большинство мобилоидов, увиденных Клаем в тот день (норми не встретились ему ни в тот день, ни в последующую неделю), лишившись поддержки группового разума, выглядели потерянными и не соображающими, кто они, где находятся и как сюда попали. Клай вновь и вновь думал о том, что сказал Джордан перед тем, как вернуться в фургон и направиться в леса на севере, где отсутствовала сотовая связь: «Если червь будет продолжать мутировать, их последние новопревращенные, в конечном итоге, не смогут стать ни мобилоидами, ни норми».
Клай, подумал, что Джордан говорил о таких, как фея Темная, пусть они оказались между первыми и вторыми по другим причинам. «Кто ты? Кто я?» Он видел эти вопросы в их глазах и подозревал (чего там, знал), что именно эти вопросы они пытались задать, когда бормотали свою галиматью.
Он продолжал спрашивать: «Видели вы мальчика?» – и пытался посылать мысленный портрет Джонни, но уже не надеялся получить внятный ответ. По большей части он вообще не получал ответа. Следующую ночь он провел в трейлере в пяти милях к северу от Герливилла, а наутро, в начале десятого, заметил маленькую фигурку, сидящую на тротуаре перед кафе «Герливилл», посреди крошечного, в один квартал делового района города.
«Не может быть», – подумал он, но прибавил шагу, а когда подошел ближе, достаточно близко, чтобы практически наверняка сказать, что перед ним ребенок, а не взрослый небольшого росточка, побежал. Его новый рюкзак колотился по спине, прыгая вверх-вниз. Ноги нашли место, где обочина уступила место короткому участку тротуара, и теперь подошвы застучали по бетону.
Это был мальчик.
Очень исхудавший мальчик с длинными волосами, почти до плеч футболки «Ред сокс».
Мальчик повернулся на его крик, вздрогнул. Рот раскрылся. В глазах не было и намека на тревогу. Вроде бы он подумал о том, чтобы убежать, но, прежде чем успел двинуть ногой, Клай налетел на него, обнял и уже покрывал поцелуями грязное, лишенное человеческих эмоций лицо и раззявленный рот.
– Джонни, – воскликнул Клай. – Джонни, я пришел за тобой. Я пришел. Я пришел за тобой. Я пришел за тобой.
И в какой-то момент, возможно, только потому, что мужчина, обнимавший его, начал кружить мальчика в воздухе, тот протянул руки и обхватил ими шею Клая. А еще что-то сказал. Клай отказывался верить, что это просто звуки, такие же бессмысленные, как и те, что издает ветер, заглядывая в горлышко бутылки. Мальчик произнес слово. Возможно, аал, то есть, пытаясь сказать, что он устал.
А может, аап, почти что апа, как в шестнадцать месяцев он впервые назвал своего отца.
Клай ухватился за последнее. Чтобы поверить, что этот бледный, грязный, истощенный ребенок, обнимающий его за шею, признал в нем отца.
