— Преподает французский в церковной школе.
— А друг ваш где жил?
— На улице Баццини. Мы все жили в тех краях.
— Я тоже, — сказал Амброзио, — в детстве жил на улице Баццини. Интересно, не правда ли?
— Этторе жил в двухэтажном домике, перед которым растет пальма, знаете? Он называл это место оазисом улицы Баццини.
— Где вы познакомились? — спросила Надя, и оба повернулись к ней, потому что она до сих пор сидела молча.
Впервые за весь этот долгий разговор Капитан прищурил глаза, и тень улыбки пробежала по его обычно хмурому лицу.
— На борту одного катера. Он курсировал по маршруту Триполи — Крит — Триполи. Тогда мы впервые шли этим маршрутом, чтобы миновать Сицилийский канал, где англичане топили наши корабли один за другим. Этторе был парень веселый, мы чувствовали себя как в отпуске, стояла жара, был конец июля, многие страдали от морской болезни. Этторе носил при себе, в бумажнике, фотографию девушки в купальнике, говорил, что обручен, звали ее Леда, и мы стали называть его Лебедем, Леда без Лебедя. Никто не думал о том, что случится потом, месяца через четыре.
— Этторе не попал в плен, как вы?
— Он вернулся на родину в сорок втором и потом провоевал всю войну, вплоть до апреля сорок пятого.
— Офицером?
— Кто, Этторе? Он мог быть кем угодно, только не офицером. Не смог бы командовать даже детьми в младшем классе. У него была только храбрость, он не знал чувства страха. Еще в детстве в своей деревне залез на крышу дома и спрыгнул оттуда с зонтиком, сломав себе ногу. Кстати, его двоюродный брат погиб в Кении в схватке с носорогом, много лет назад. Это у них семейная черта. Его отец имел медаль за храбрость.
— Не знал чувства страха? Как это возможно? — недоверчиво переспросила Надя.
— Есть люди, которые боятся перейти дорогу за городом, оглядываются сначала направо, потом налево. Другие, наоборот, не думают о том, что может случиться. Полагаю, что все дело, — Де Пальма поднес указательный палец к виску, — в складе мозгов. Я, например, испытывал жуткий страх, когда надвигались, гремя гусеницами, танки. Нужно было делать огромное усилие, чтобы остаться в окопе, не вскочить, не побежать. Я даже молился.
— Как вы думаете, Этторе Ринальди в ту ночь защищался?
— Если только на него не напали внезапно, исподтишка.
— Он ходил с оружием?
— Нет. Он хорошо стрелял, мы даже иногда ходили вместе в тир, но оружия с собой не носил.
— А вы?
— У меня всегда «беретта» в бардачке машины.
— Вы заходили к нему домой, на улицу Баццини?
— Раз в неделю, по четвергам. Мы играли в карты. Правда, в последнее время как-то потеряли друг друга из виду. А были периоды, когда мы почти не разлучались, как… как настоящие братья. Когда я жил с Антонией, Этторе был для меня как громоотвод. Ходили ужинать в ресторанчик на Ламбрате, рядом с вокзалом, или в тратторию на улице Феста дель Пердоно, в двух шагах от университета. Он приходил в ярость, когда видел всякие надписи на стенах и листовки со всевозможными протестами.
— А вы?
— Меньше, чем он. Я никогда не был таким экспансивным.
— Держали злость внутри, в нафталине, — прокомментировал Амброзио. Потом он часто спрашивал себя, нарочно произнес эту фразу или она вырвалась нечаянно?
Капитан вдруг покраснел, он старался изо всех сил сохранить спокойствие.
— Вы считаете меня дураком? Знаю, куда клоните, комиссар. Вы меня подозреваете. Да, вы думаете, что я брожу ночами по улицам, отправляя в ад мерзавцев, сделавших город непригодным для жизни, превративших его в дикие джунгли.
— Уверяю, у меня нет подозрений в отношении вас. По крайней мере в этот момент. В конце концов вы хорошо знаете, я вам говорил и повторяю, что живу между предположениями и сомнениями. Это не моя вина, Капитан.
Де Пальма расслабил пальцы, сжатые в кулак, и провел рукой по лбу, покрытому испариной.
— Ну, а после того, как погиб синьор Этторио Ринальди, вы бывали в доме на улице Баццини?
Надя задала как раз тот вопрос, который готовил Амброзио. «Молодец»«, — подумал он.
— Нет, ни разу.
— Квартира принадлежала ему?
— Он купил ее лет двадцать назад.
— Наверное, оставил завещание?
— Послушайте, почему вы не зададите этот вопрос Анжеле? Она знает про Этторе все.
— Тогда представьте нас, хотите?
— Сегодня вечером?
— Позвоните, мы поедем сейчас же.
— А нельзя ли отложить до завтра?
— У вас дела? Обещаю, мы управимся быстро. Достаточно, если вы побудете при разговоре несколько минут, потом можете уйти. Будет лучше, если синьора увидит нас вместе с вами.
— Вы правы. Анжела еще не в себе. Она видела Этторе в морге. Я сам ее провожал.
— А как полиция ее нашла?
— В чемоданчике у Этторе, в боковом кармане, была рамочка с разбитым стеклом, а в ней фото Анжелы. На обратной стороне был адрес и имя фотографа.
— Он всегда брал фотоснимок с собой в дорогу? — спросила Надя.
— Он был влюблен в нее.
Капитан сказал это, как будто завидовал старому другу.
— Анжела, во всяком случае, заслуживала такой любви. Влюбленные всегда немножко смешны. Может, именно поэтому я… — он посмотрел на Амброзио, потом на Надю, светлые глаза закрылись на мгновение, потом снова открылись, — ' я старался никогда не выглядеть сентиментальным и проявлял осторожность, может, даже излишнюю.
— А ваш друг Этторе, наоборот, был смелым. Де Пальма выдвинул ящик в письменном столе и склонился над ним, словно хотел, чтобы они не увидели на его лице проявления нежности, а может, даже горечи оттого, что сам он никогда не был таким, как Этторе Ринальди.
— И все же, несмотря на его мужество на войне, — заметил он, достав из ящика какие-то бумаги, — у Этторе было много причуд. Вообще, между нами говоря, он всегда впадал в крайности. Вы не поверите, его дом битком набит барометрами и термометрами. На балконе, в спальне, даже в автомобиле. Выгнал домработницу, которую потом взял я, и знаете за что? Только за то, что, вытирая с мебели пыль, она, случалось, не ставила их на свои, раз и навсегда определенные места.
— С Анжелой они были знакомы давно?
— Это я их познакомил. Анжела приходила к Антонии, моей бывшей жене. Я никогда не понимал, как они могли подружиться.
— Отчего же. Противоположности часто сходятся, а сходство, наоборот, разделяет. Надоедает смотреться в зеркало.
— Может, вы и правы. Знакомы они давно, лет двенадцать. Этторе тогда был в депрессии, жена тяжело болела. Стала капризной, невыносимой. Особенно если вспомнить его веселый нрав. Казалось, у него всегда праздник. Он был из тех людей, с кем приятно встретиться в воскресенье, когда ты один.
— Анжела знала жену Этторе? — Надя оторвалась от блокнота, куда что-то торопливо записывала.
— Нет, не думаю. Она никогда не хотела ее видеть. И это естественно, не так ли?
— А вам она нравилась?
— Мне нравилось, как она умела слушать. Как будто ей действительно интересно то, что ты
