избытка чувств Петрович даже плюнул на пол, но быстро взял себя в руки.
— Понятно, но к чему это?
— А к тому, что от нашего часового ему карабин остался, со штыком. Вот он и решил им поработать, оно и сподручнее, да и за ножом ему лезть — сначала плащь снимать надоть. Вот тока штыковой бой — эт тоже фехтование, а оно, как любое искусство, тонкостей имеет выше крыши и дилетантов не терпит…
Петрович огляделся вокруг, но не найдя ничего подходящего, нырнул на вторую половину палатки, чтобы появиться назад со шваброй.
— Этот молокосос не знал, что когда в штыковую ходют, приклад положено к бедру прижимать, а не к бочине. Вот гляди, что будет, если по стволу в этом случае стукнуть — умные люди это рычагом называют. Собственный приклад впечатывается под ребра, а там…
— Капсула печени…
— Ишь, какие слова… Но и я тож такое знаю — «нокаут» называется. Каким бы крутым не был — сознание враз гаснет. Да и убить так можно запросто, даже просто рукой по стволу ударив — рычаг. Вот он и рухнул, девчонка-то лопаткой двинула, да со всех силенок.
— А второй?
— А вот второй был первому не чета. Матерый. Хваткий, все видящий и способный рассчитывать до миллиметров. Это его и сгубило. От ума глупостей не меньше делают, чем по дурости. Этот вот в ближний бой полез.
— А зачем? Мог ведь нож метнуть, или выстрелить, у него-то бесшумка точно быть должна.
— За бесшумкой ему лезть далеко было, он же перед тем ножом работал… А метнуть, — Петрович отошел метров на семь и, присев на корточки, вытянул руку над землей, будто пытаясь найти пульс на шее лежащего человека. — Что скажешь?
— Желудок закрыт. Но шея и сердце — нет.
— В сердце бросать и мужик не всякий решится — ну как по ребрам скользнет. А с женщиной это глухой номер изначально. Почему, понимаешь?
— С этого ракурса — не понимаю.
— Кхе, молодежь… Сбруя, которую барышни на себе красоты ради таскают, не то что нож, не всякая пуля возьмет. Эти материалы помимо лифчиков, на подкладки под прессы холодной вырубки идут. Я ж говорю — опытный был. Не чета тебе.
— А в горло что помешало?
— А ничего, он и метнул. Да тока… любой человек горло защищает инстинктивно. Девочка лезвие штыком лопаты отбила, сама того не заметив, а я подобрал. Вот.
На стол ложится пластина метательного ножа — расширяющееся и утолщающееся к острию лезвие, длинный черенок лезвия с обязательным отверстием.
— Вторым ножом он рисковать не стал — посчитал, что вблизи она ему не противник, сможет легко от лопатки уклониться. И прав был совершенно.
— В чем ошибся?
— На какую высоту бьет кровь при повреждении крупного сосуда, не вспомнишь?
Приходится морщить лоб но, казалось, давно забытое за полной ненадобностью знание выскакивает само:
— До потолка операционной. Это… метра три с половиной, четыре.
— Вот-вот.
— Хочешь сказать…
— Да, парень был хороший рукопашник. Такие очень точно рассчитывают дистанцию — это у них на чистом автоматизме выходит — и лишних движений не делают. Он четко знал, где должно было пройти лезвие лопатки, и отклонился как надо, да вот рукоятка была в крови и попросту выскользнула…
— Случайность, значит… Но мне помнится, что даже если перехватить разом обе артерии, прежде чем сознание погаснет, секунд тридцать должно пройти? Спец за это время пяток человек положит.
Петрович смотрит на меня с непонятным сожалением, но до ответа все же снисходит.
— Совсем молодежь учить перестали… В шею не только, и не столько из-за артерий бьют. Там рефлекторная зона, как и напротив сердца, к слову, обширное повреждение приводит к практически мгновенной потере сознания и смерти от шока, даже ежели крупных сосудов не тронуть. Вот так вот. — А дальше все просто было. Она снаружи и в темноте, они на свету, да и девочке только казалось, что она все медленно делает, а по звукозаписи — всю обойму она отстреляла чутка больше чем за две с половиной секунды. И вторую — за три с половиной. Всем в округе показалось, что очередь из автомата тревогу подняла, а не из пистоля стреляли.
— Так вот всех врагов и перестреляла?
— А чего такого? Стрелять умела хорошо, патрон убойный, дистанция самая что ни на есть… Вот со врагами… Там помимо врагов она еще и парочку своих положила… тех, кто не вовремя наружу сунулся. Такие дела.
«А вот этого я ей никогда не скажу…»
— По частям вроде все понятно, где везение, где ошибки, а вот в общем сказать можешь? Как такое возможно — девчонка ничего толком незнающая и не умеющая против нескольких подготовленных бойцов?
Петрович задумчиво покрутил в своих, похожих на лопату лапах стакан и хозяйственно спрятал его в рюкзак.
— Я раз статейку читал. Там прохвесор говорил, что каждый пятый вблизи опасности собой владеть вовсе не может, мясо — учи его, не учи — все забудет и голову потеряет. Почему вояки всегда выделят «обстрелянных» — потому что там уже ясно — кто есть кто. Но это не всё — ожидание смерти сковывает, точность стрельбы на стрельбище и в бою — чуть не в двадцать раз падает. Потому основные потери и наносит артиллерия — они за передовой и не так боятся. Большая часть людей под огнем способны только на те действия, что им вбили на обучении до состояния рефлекса. Потому и требуют от солдата в первую очередь слушать и выполнять приказы, не задумываясь — потому что в бою голова отказывает. — я кивнул, все это нам объясняли еще на втором курсе, когда вбивали в длинноволосых шалопаев основы строевой подготовки.
— Вот так, Кругляш, и это по стрельбе, а в рукопашной ты ведь в глаза смотришь. Недаром даже в девятнадцатом веке только две армии ходили в штыковую, остальные при приближении неприятеля на сто метров, предпочитали драпать. Все обучение — только чтоб солдата до контакта когда глаза видны довести, и только надежду дают, что будет делать «как учили», а не застынет манекеном.
Но есть и более редкая порода людей. Они в бою не только на шаблонные действия способны — они все происходящее вокруг видят и, исходя из этого, действуют, и тут уже неважно — женщина это или ребенок — остальные по отношению к ним слепые и… ну как бы сильно заторможенные, будто в воде все делают. Такому практически невозможно научить, как говорится — талант.
— Забудь.
— Забыл, но все одно жалко, если талант пропадат…
— Если сдюжим — некуда будет такой «талант» применять. Для того сейчас и жилы рвем. А не выйдет… Вот тогда и подумаем. Давай дальше.
Закрыв глаза, слушал доклад и стыковал с уже известным. Выводы были неутешительные — бардак, но именно он, как не парадоксально, оказался спасительным.
Начать стоит с того, что, по агентурным данным, проведение этой операции было связано с ошибкой. Из-за интенсивного радиообмена — наши эскулапы, разумеется, забили болт на рекомендации молчать в тряпочку — и оживленного воздушного движения, противник посчитал, что нашел местоположение штаба сепаратистов.
Реакция последовала мгновенная — «легкий» десантный батальон, прикрытый разведротой, без всякой техники стремительным броском перевалил горы и вышел в нужную долину, успешно избежав обнаружения. Это было очень плохо — противник, наконец, отошел от ошеломления первых дней и начал действовать профессионально и инициативно.
На месте они разумеется разобрались, что никакого штаба тут нет, но назад не повернули. После кровавой бани последних дней этические вопросы мало кого волновали. Видимо решили нанести
