Что-то им мерещилось постоянно и так часто, что пришлось отключить звуковое оповещение, надоело дергаться каждую секунду, что-то действительно массивное двигалось сквозь листву на пределе видимости, давая инфракрасный отблеск на верхушки деревьев и заметное оптической программе волну вздрагиваний тонких веток подлеска. Но ни идентифицировать и даже определить количество преследователей визор не смог. Это могло быть несколько целей или одна движущаяся по спирали, аналогия с акулой стала казаться вещей…
В дополнение ко всему прочему организм еще и категорически заявил о том, что он настоятельно желает уменьшить концентрацию отравы внутри себя, расставшись заодно с приличным количеством жидкости. И плевать ему на тактическую ситуацию.
Некоторое время пробовал терпеть. Ага, как раз тот самый случай. Пришлось останавливаться в наиболее открытом (условно) месте и пытаться решить физиологические проблемы. Под перекрестными взглядами неведомых доброжелателей, просто расстегнуть пуговицы на камуфляже оказалось не просто неудобно, а еще и небезопасно. Сложно это сделать одной левой рукой, когда в правой зажат маузер, с досланным в ствол патроном.
Так что когда, наконец, борьба с удавом вошла в решающую фазу, вместо облегчения почувствовал только раздражение. И не смог сдержатся — крепко сжав рукоять в качестве успокоения зашипел:
— Где ты, сволочь, перестань пялиться, да выходи уже!
В ответ куст напротив меня чихнул, буркнул — «ой, ей-ей — какие мы нежные…» и отполз влево, растаяв в подлеске. А я так и остался — с отвисшей челюстью и как в том анекдоте про охотника — «вижу, что не кабан, понимая, что не кабан, а перестать сс. ать не могу», хорошо хоть успел подготовиться.
А напротив меня Петрович между прочим белый как мел, трясущимися губами что-то сказать пытается. Мы ведь операцию «опростаться» проводили по-боевому — когда напарник контролирует ситуацию за спиной неподвижного товарища, перемещаясь по небольшому радиусу, чтобы не перекрывать сектор наблюдения даже в малости, на значительное время. Я думал это на него ситуация так повлияла, ведь «разговорчивый кустик» от меня был метров за шесть, а от него всего за два, считай рукой подать, да еще и за спиной, пусть и сбоку. Но все оказалось еще печальнее, что я мигом понял, когда Петрович, оставив попытку совладать с лязгающей челюстью, просто ткнул мне трясущейся рукой за спину.
Когда резко повернулся среагировав на недвусмысленный жест, то столкнулся с взглядом серого амфициона. Это потом, задним числом, понял, что таким манером жизнь мне объяснила, как выглядит упоминаемый в книгах «мертвый взгляд», а на тот момент от самопроизвольного опорожнения кишечника меня спас только непрошедший шок.
Потому, просто отстраненно отвел взгляд от этих погасших букал, и оглядел окрестности — несмотря на то, что хищник лежал на брюхе глазки находились практически вровень с моими, заодно оценил «тормозной путь» прочерченный этой тушей в траве и колючем кустарнике.
Все было совершенно понятно — зверюга отлеживалась в малиннике, легко следя за нами сквозь ветви и листья, амфиционы вообще прекрасно видят тепло. Выбрав самую аппетитную цель «серенький» решил совершить что-то вроде тройного прыжка — первым выпрыгнуть из малинника и взять разгон, вторым набрать скорость и с высоты оценить реакцию жертвы, потом приземление метрах в семи у меня за спиной, а последний третий настильный прыжок, должен был завершиться на загривке жертвы…
Вот только в середине второго прыжка желающему пополнить сегодняшнее меню помешали, о чем нагляднейшим образом свидетельствовала аккуратная дырочка, ровно между вылупленными от удивления мертвыми глазами. Интересная такая дырочка, даже мизинец в нее не помещается — меньше трех миллиметров на глаз, будто проплавленная в живом теле и еще эти шарики на концах обгоревших шерстинок по краям канала…
Казалось, можно было спокойно перекреститься в честь чудесного избавления, но сумасшедший взгляд напарника, шарящий по окрестным зарослям, несколько напрягал.
— Петрович, расслабься. Все закончилось. — Думал успокоить, не тут то было. Но собеседник, по крайней мере, сосредоточил взгляд на мне и прохрипел:
— Они сейчас парами держатся…
После чего где-то в лесу хрустнула ветка и наши измучанные нервы не выдержали. Первым, не разбирая дороги, ломанулся сквозь подлесок раненым лосем Петрович, пришлось и мне выкладываться на полную, просто чтобы не отстать.
Хотя, если положить руку на сердце, то всего моего самообладания хватило только на вбитом во время «спецназовской» подготовки рефлексе прикрыть лицо пятерней с растопыренными пальцами. Это чтобы глаз веткой не выхлестнуло, и можно было хоть как-то смотреть под ноги и по сторонам — не приведи господь вовремя такого сумасшедшего бега подвернуть ногу или наскочить на сучек…
Некоторое время мы изображали стадо убегающих в панике оленей, если конечно кто-то видел оленей, палящих в любую подозрительную тень из всех наличных стволов, но все рано или поздно должно было закончиться. И дыхание оно не бесконечное, и патроны рано или поздно кончатся даже в длинном магазине на сорок маслят, но чудо в тот день было нам явленно во второй раз — слева раздался выстрел и резкий звук рожка.
Стрельнув в ответ в воздух, и еще прибавив ходу, откуда только силы взялись, мы радостно вывалились прямо на стволы «спасательной партии».
Встретили нас, что называется, «как родных» — каждый норовил залепить оплеуху, для приведения в чувство и высказать все, что он думает про двух идиотов, заставляющих солидных людей вместо заслуженного вечернего отдыха лазить по кустам разыскивая потеряшек.
Под конец родственной встречи в ушах звенело, и от матюков, и от оплеух. Прекратило эту вакханалию встречи одно слово, которое Петрович едва смог выдавить из пересохшего горла — «серый…»
Реакции местных позавидовал бы и спецназ, они и раньше ворон не ловили — несколько стволов контролировали окружающие кусты постоянно, но тут строй моментально рассыпался, ощетинившись стволами из, кто какое себе нашел, укрытий. С нами остались только двое, один из них бросил — «где, когда, что». И выслушав сбивчивые рассказы покивал каким то своим мыслям. Староста, это я понял уже после — рассматривая запись, с сомнением оглядел мою фигуру и сказал — «надо выделять двоих… Не волнуйся, с сопровождающие до поселка доведут в лучшем виде».
Как ни хотелось согласится, но пришлось разыгрывать из себя героя — вытащил из камуфляжа запасную обойму и заявил что «я со всеми». Уважительного взгляда правда не дождался, вместо этого староста покрутил пальцем у виска и отошел, но настаивать на моем препровождении в безопасное место не стал — солнце низко и каждая секунда была на счету.
А Петровича, о том, не желает ли он отправиться домой, никто и не спрашивал. Так мы и поплелись назад по проложенной нами самими просеке, под охраной двенадцати стволов.
Дошли быстро. Правда все равно сначала пришлось ставить походный лагерь, растягивать сигнальную завесу, ставить растяжки и прочее, и только потом дошло дело до трофея.
Тут-то я и получил свой уважительный взгляд, совершенно, к слову, незаслуженный. Но отпираться было просто глупо — вместо так удивившей меня дырочки, между глаз серого теперь было несколько другое отверстие — аккурат под девять миллиметров.
Аут.
С «трофея» я хотел оставить себе только голову. Говорил местным про желание отдать ее такседермисту, но тешил себя надеждой, что тщательная экспертиза обнаружит хоть что-то.
Но, забегая вперед, скажу — ничего там не нашли. Даже пуля была выпущена именно из моего ствола. Значит, это был, скорее всего, не первый амфицион, но анализ записи визора не смог это ни подтвердить, ни опровергнуть. Неприспособлен он вести постоянную сьемку с высоким разрешением, этот режим включается отдельно и, понятно, что в общей суматохе об этом не вспомнилось.
Мне при дележке досталась еще и шкура. Пытался от нее отказаться, но местные настояли — себе они оставляли мясо («какое ни какое но свой вкус имеет») и секрет прианальных желез — он, как оказалось ценится на уровне бобровой струи и стоит немалых денег, если успеть его вовремя выцедить и продать. От своей доли в этих деньгах я отказался решительно, местные по настаивали, для виду, но согласились.
