– Это твоя комната? – спросила Исабель.
– Да.
– Роскошное жилище для лесного разбойника, – заметила девушка без всякой насмешки, пройдя вперед и потрогав массивное, сложенное из камней основание ложа. – Я думала, что разбойники живут в мрачных пещерах, в дуплах больших деревьев или просто под открытым небом. – Ты не так уж далека от истины, – отозвался Линдсей. – Но из этого правила есть приятные исключения: некоторые из нас уютно устраиваются в развалинах древних крепостей. Правда, где бы ни жил наш брат лесной разбойник, он нигде не чувствует себя дома, – добавил он, и в его словах послышалась неподдельная печаль. – А ты устраивайся в соседней комнате, – он махнул рукой на дверной проем в смежной перегородке.
Исабель подошла к нему и заглянула внутрь. Вторая комната оказалась почти точной копией первой: такое же маленькое окошко с видом на круглую площадку внутри башни, такая же каменная мебель, правда, без тюфяка и одеял.
Простота обстановки подействовала на нее умиротворяюще. Исабель села на скамью возле окна и посмотрела на круглый двор – там шел дождь. Она зябко передернула плечами и порадовалась, что у нее есть крыша над головой.
– Сейчас я разведу огонь, – заглянул в дверь Линдсей, – и станет тепло, а потом поедим. У нас есть запас еды, так что скоро ты почувствуешь себя здесь как дома.
Исабель молча кивнула. Она очень устала и проголодалась. Когда Линдсей исчез за дверью, она обессиленно привалилась к стене возле окна и стала наблюдать за дождем. Мало-помалу он превратился в настоящий ливень.
Она со вздохом закрыла глаза. Господи, как можно было согласиться на участие в такой безумной затее? Ведь эта древняя башня на вершине неприступного утеса – самая настоящая тюрьма!
Единственный шанс вновь выйти на волю – положиться на слово лесного разбойника, которому она, Исабель, доверила свою жизнь и свободу.
– Дождь, кажется, перестал, – сказала девушка.
Джеймс кивнул, лишь на мгновение отвлекшись от птицы, забившейся в очередном припадке. В углу его комнаты, где они сидели втроем, весело пылал очаг, распространяя приятное тепло. Исабель и горец уже пообедали хлебом с сыром, присланными Элис, и запили их красным вином из здешних запасов.
Джеймс с сожалением вздохнул, наблюдая, как бьется упрямая птица. С тех пор как с нее был снят колпачок, припадки следовали один за другим, словно последнее путешествие привело Гэвина в неизбывную ярость.
– Нет, эту птицу невозможно приручить, – с горечью сказал горец. – Похоже, первый владелец неправильно с ней обращался и вконец испортил.
– Тогда Гэвин точно не из ловчих птиц моего отца, – заметила Исабель, подходя поближе. – Папа – очень опытный сокольничий.
Гэвин наконец стал затихать и вскоре повис вниз головой, растеряв последние силы. Джеймс бережно посадил его обратно на руку и сокрушенно покачал головой:
– Видимо, я зря потратил на него время – я не могу ничего исправить. Чтобы приручить эту птицу, нужно поистине безграничное терпение.
– Но тебе терпения не занимать, – возразила Исабель. – Если кому-то и по плечу такая задача, то только тебе.
– Ты меня переоцениваешь, – хмыкнул он. – Птица безнадежна, поверь.
– Нет, не верю. – Девушка погладила спинку сокола. – Давайте же, сэр Гэвин, докажите, что вы поддаетесь дрессировке.
– Я думал, ты хочешь, чтобы я его отпустил на волю, – удивился горец.
– Правильно, хочу, но ты же сам говорил, что сначала у него должно зажить крыло.
– Да, и готов это повторить. – Линдсей вытащил из мешочка у пояса серое перо, потерянное Гэвином в одном из припадков, и принялся поглаживать им лапы и грудку птицы.
Гэвин сердито посмотрел на людей своими золотистыми глазами и втянул голову в плечи, выставив вперед крылья, так что их кончики касались руки Линдсея; когти птицы беспокойно сжимались и разжимались.
– Кажется, он голоден, – сказал Линдсей, – видишь его когти? И из сил он совсем выбился, но все же не собирается сдаваться. – Горец вытащил из мешочка кусочек мяса и скормил птице. – Смотри, бедняга все такой же растрепанный, как в тот день, когда я снял его с дерева. А как он помял себе хвостовые перья во время припадков! Теперь их придется выпрямлять, а это, доложу я тебе, не самая приятная процедура, – мрачно добавил он.
– Давай отложим дрессировку, – предложила девушка, наблюдая за Линдсеем. – Ты ведь устал не меньше птицы. Просто покорми ее, дай поспать и как следует выспись сам, а потом со свежими силами начнешь все сначала.
– Ты права, я тоже устал, но дрессировку нельзя прерывать, потому что иначе все пойдет насмарку. Лучше всего было бы его отпустить, но из-за больного крыла он не сможет охотиться и погибнет.
– Это очень благородно с твоей стороны – так заботиться о птице.
Джеймс поднял брови, удивленный и польщенный комплиментом. К тому же в голосе девушки явно звучала симпатия, и это согрело ему душу. Но стоит ли показывать Исабель, как много для него значит ее поддержка? Нет, пожалуй, не стоит…
– Ба, что я слышу! – криво усмехнулся Линдсей. – И это вы говорите о человеке, которого все считают подлым предателем?
– Я могу сказать и больше, Джеймс Линдсей, – тихо ответила девушка. Ее колдовские глаза блестели в полумраке, прозрачные, словно капли дождя. – Ты очень похож на свою птицу.
– Такой же растрепанный и упрямый?
– Да, и это тоже, – на ее губах заиграла улыбка.
У вымотавшегося, мрачного Линдсея отлегло от сердца: она, похоже, и впрямь больше не сердится на него, и в ее словах нет насмешки, напротив, он почувствовал в них доверие и даже уважение. И еще ему понравилось, что она не прочь пошутить.
Исабель села на скамью возле него и продолжала:
– Вы оба – часть дикой природы. Сильные и очень упрямые. Вы не умеете отступать.
– Да, я редко отступаю, когда дело касается дрессировки ловчих птиц, – ответил Джеймс. – Но эта птица, похоже, одержала надо мной верх.
– Никогда никто и ничто не сможет одержать над тобой верх, Джеймс Линдсей, – тихо сказала девушка.
Горец нахмурился: в ее взгляде читалось восхищение, как в тот раз, когда он поцеловал ее среди папоротников. Исабель снова всецело доверяла ему, и он был ей за это благодарен, но у него щемило сердце при мысли, что он не заслуживает такого отношения.
– Нет, ты ошибаешься, – ответил он. – Мне часто приходилось отступать и признавать свое поражение. Просто я старался не выказывать недовольства. Не то что этот сварливый грубиян.
Чуть наклонив голову, Исабель устремила на него взгляд, полный нежности и тепла. Этот взгляд пронзил его насквозь. Джеймс почувствовал, как в его жилах закипает кровь, его тянуло прикоснуться к ней, вновь ощутить головокружительную нежность ее губ.
Мысли стали путаться, а сила воли таять, он понял, что еще минута, и он совершит такое, о чем потом придется горько пожалеть.
– Пойдем, – сказал Джеймс чуть хриплым от напряжения и усталости голосом и поднялся на ноги, – я покажу тебе Эйрд-Крэг.
18
Ветер на вершине утеса дул с такой неистовой силой, что волосы Исабель разлетелись в стороны длинными густыми прядями. Она собрала их здоровой рукой и закрутила, пожалев, что из-за раны не может заплести косу.
Справившись с непослушными прядями, девушка огляделась и застыла в восхищении: такого великолепного зрелища ей еще видеть не доводилось. После дождя небо просветлело, хотя ветер продолжал гнать по нему густые сизые облака. Далеко внизу раскинулся лес, над которым, чуть приглушая
