рисковал жизнью ради подобной цели. Сэр Руперт нахмурился.
— Я убежден, что Белому Принцу просто доставляет удовольствие дурачить местные власти. Неужели вы верите в сказки о его бескорыстии? Но каковы бы ни были его мотивы, Я твердо решил заставить его предстать перед судом и добиться самого сурового приговора. Я хочу, чтобы наши дороги снова стали безопасными, и намерен приложить к этому все усилия. Кстати, чем дольше я слежу за передвижениями Белого Принца, тем яснее усматриваю систему в его действиях. На этом я и рассчитываю его поймать. Поэтому убедительно прошу вас сообщать мне все, что вы узнаете об этом человеке. Могу я рассчитывать на вашу поддержку?
Хью не видел никаких оснований для возражений.
— Разумеется, — отвечал он. — Я только просил бы вас, когда Белого Принца схватят, пусть восторжествует правосудие. Мне было бы любопытно услышать его объяснения и отчет об украденных деньгах.
— Я уверен, что всякий желал бы нормального суда. Но наши блюстители порядка так давно и безуспешно пытаются призвать его к ответу за совершенные преступления, что, боюсь, их действия не всегда будут согласовываться с буквой закона.
Достав из кармана часы, он поднялся.
— А теперь я вынужден с вами проститься, поскольку еще хочу успеть в Эбботс-Энд.
Хью тоже встал. Он готов был протянуть баронету руку, но сэр Руперт уже откланялся и повернулся к нему спиной. Краткое «до свидания», брошенное им через плечо, прозвучало небрежно.
Когда запряженный четверкой экипаж пересек мост через реку Уай, перед Мэри открылся маленький городок Эбботс-Энд. Он расположился в уединенной долине, окруженной лесистыми холмами, покрытыми снегом. Большинство домов, построенных из коричневого камня, производили впечатление старинных, и это всегда особенно нравилось Мэри. Над всеми ними возвышался причудливый шпиль церкви Всех Святых, с которой был связан один очень важный исторический факт — примерно сто пятьдесят лет назад церковь Всех Святых посетил сам Карл I.
Путешествие было недолгим, но очень приятным. На дорогах лежал снег, который не успел еще превратиться в сплошную жидкую грязь. Мэри казалось, что чем дальше они удалялись от Хэверседжа, тем оживленнее, радостнее и счастливее становились ее спутницы.
Выйдя из экипажа у гостиницы «Кошка со скрипкой», они заказали завтрак и отправились по магазинам.
Город украшали две гостиницы, вторая, поменьше, называлась «Дельфин». На главной улице сохранилось множество средневековых домов, не слишком удобных для проживания, но имеющих очень внушительный вид. Покрытое снегом поле отделяло их от реки, где работала мельница. У Мэри было такое ощущение, будто время остановилось, и она бы не удивилась, если бы из пивного зала «Дельфина» вдруг появились джентльмены в бархатных камзолах и широкополых шляпах с перьями.
Первый их визит был к портнихе. За ним последовало посещение галантерейной лавки, где Мэри могла с успехом осуществить свой план, поскольку там обнаружилось огромное разнообразие шелковых и атласных лент всевозможной длины и ширины. Они немедленно приобрели если не сотню, то по меньшей мере ярдов семьдесят пять разных лент, которые намеревались использовать без остатка.
Обвешанные свертками и коробками, девушки вернулись в гостиницу, где их ожидал легкий завтрак в виде фруктов, холодного цыпленка и говядины, выдержанного сыра и лимонада. Попробовали они и имбирного печенья, рецепт изготовления которого некогда был завезен в Эшбурн расквартированными там французскими солдатами. С тех пор Эшбурн славился своим печеньем, а вскоре его примеру последовал и Эбботс-Энд, снабжавший теперь этим деликатесом своих жителей и гостей.
Когда их багаж уже грузили в экипаж, Мэри случайно обернулась и увидела странного человека, который махал ей рукой.
Нищий, тот самый!
С сильно бьющимся сердцем она сказала:
— Я должна дать этому человеку пару шиллингов. Видите его? Когда я только что приехала, я узнала его печальную историю — вы видите, как он хромает? — и мне хочется ему помочь. Подождите минутку!
Близнецы охотно согласились подождать, хотя и поглядывали на нее с любопытством. Приказав кучеру придержать лошадей, Мэри перебежала вымощенную булыжником улицу и подошла к нищему.
— Ну, здравствуйте, добрый человек, — сказала она негромко, опуская руку в ридикюль и доставая шиллинг. — Как вы поживаете?
— Неплохо, мисс, — хрипло отвечал он. — А вы?
— Очень хорошо. Я больше не живу в гостинице.
— В Хэверседже? — Нищий кивнул головой в сторону экипажа.
— Да, — улыбнулась Мэри, протягивая ему шиллинг.
— Благослови вас бог за вашу доброту. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — добавил он шепотом.
— И ты тоже, Лоренс. Будь осторожен, прошу тебя, — шепнула она.
С этими словами она поспешно вернулась к своим спутницам.
На обратном пути ее мысли снова обратились ко дню приезда в Эбботс-Энд. Она тогда была уверена, что Лоренс уехал за границу и понятия не имела, что он как ни в чем не бывало живет в городе, появляясь на улицах в обличье нищего.
Мэри вспомнила, как Лоренс одурачил ее при первой встрече. Она только что вышла из гостиницы, когда к ней пристал оборванный бродяга. Сначала ее неприятно поразила настойчивость, с которой он за ней увязался, но рассказ о его тяжелых обстоятельствах глубоко ее тронул. Он просил только два пенса на хлеб, категорически отказываясь взять больше. Но он умолял ее оказать ему честь и пройти с ним до кузницы, где он подрабатывал в подручных у кузнеца, приходившегося ему родственником.
— Ну доставьте мне удовольствие, мисс! — настаивал он с характерным дербиширским акцентом.
Мэри неожиданно для самой себя согласилась, ответив ему общепринятой у местных жителей фразой:
— Я не прочь.
Оборванец улыбнулся, обнажив ряд прекрасных белых ровных зубов. Мэри очень удивилась. Как странно, что у такого во всех отношениях потрепанного жизнью человека сохранились такие отличные зубы!
На его всклокоченных седых волосах была засаленная шапка, скрывавшая верхнюю часть его лица, рукой в рваной перчатке он тяжело опирался на палку. Мэри была уверена, что некогда он отличался превосходной осанкой, потому что даже и теперь, сильно сгорбившись, он был выше ее ростом.
Только когда они подошли к кузнице, она начала подозревать, что здесь что-то нечисто: ускорив шаги, он оперся на ее руку, словно нуждаясь в поддержке. Она совсем встревожилась, когда он увлек ее на узкую тропинку, объяснив, что это ближайший путь к кузнице. И прежде чем она успела опомниться, он втащил ее в заброшенную конюшню за кузницей и обнял самым непристойным образом — во всяком случае, ей так тогда показалось.
Мэри начала отбиваться и хотела уже закричать, когда, зажав ей рот рукой, нищий вдруг сказал нормальным голосом:
— Это же я, Фэрфилд! Ты меня не узнала? Лоренс! Лоренс Самеркот!
Только тогда Мэри перестала сопротивляться и, отстранившись, начала вглядываться в его лицо. Сквозь грязь, черную повязку на глазу и свесившиеся клочья седых волос она узнала знакомые черты.
— Господи помилуй! — воскликнула она, цепляясь за него, как будто опасаясь, что он сейчас исчезнет, словно привидение. — Это действительно ты? Я думала, ты в Америке! Когда ты вернулся? Я ничего не понимаю! Почему ты в таких отрепьях?
Вместо того чтобы сразу же нанести визит обитателям Хэверседжа, она тогда провела весь день в конюшне, беседуя со своим старинным другом. Лоренс объяснил ей, как случилось, что ему пришлось стать своего рода современным Робин Гудом на дорогах Дербишира. Оказалось, что после смерти родителей он лишился состояния из-за происков дяди, сэра Руперта Хаклоу. Сэр Руперт подделал завещание, в котором теперь говорилось, что отец Лоренса лишает его наследства за женитьбу на балетной танцовщице.
— Все это, конечно, ложь. Но поскольку я несколько лет прожил в Лондоне — хотя и не водил знакомства с балеринами, не говоря уже о женитьбе! — ему поверили. Понимаешь, он привлек свидетелей,
