полно всяких приклеенных к ним бумажек с разными рисунками и витиеватыми росчерками слов. На одном узнаю размытое изображение агоры и мне становится беспокойно. Так беспокойно, что злость берёт.
— Случай уникальный, но не единственный. И прежде доводилось сталкиваться с подобным. Случаи переплетения известны, хоть сведения о них и не принято сохранять. В то же время сам объект обычно уничтожается как только удаётся подтвердить его состояние.
— Что же до когнитивных возможностей, эмоциональных? Специфика обработки информации? Нам необходимо учитывать все данные.
На некоторое время второй наставник призадумался и потёр пальцами переносицу. Потом отнял руку от лица и проговорил:
— Оно влияет на общее состояние на вех уровнях. Выбрасываемые в кровь химические соединения влияют на психику. По сравнению с нормальным состоянием, данные индивидуумы подвластны вспышкам неконтролируемых эмоциональных так сказать, бурь. Агрессия, гнев, плаксивость. — Последнее он как и всё сказал почти безразлично. — Нервно-психические нарушения — следствие, они же определяют общую картину. Возможно ускорение темпов роста. Что до всего остального… — тут он поворачивается ко мне. — Выйди.
Я бессильно сжимаю руки от злости и обиды.
Наставник Лувсан повторяет:
— Выйди.
И я выхожу. Здесь мне не услышать разговор наставников».
Эти записи Аджеха сделал гораздо позже, тогда он уже давно вёл обычный дневник. Хоть ни разу и не заподозрил, что кто-либо из наставников заглядывал в него. А если и так, что они могли найти в скучных описаниях повседневной жизни? Последнее же он записал около пяти лет назад.
Сжечь. В комнатах послушников не было очага, чтобы разводить в нём огонь. И всё же под кроватью уже стояло приготовленное заранее братьями-послушниками ритуальное блюдо. Чёрное и загнутое кверху, дабы помешать пеплу перелиться через край. На дне лежали два камня: следовало постараться, чтобы сжечь свои воспоминания. А вместе с ними и всю жизнь. Следовало в должной мере осознать — пути назад нет, как нет и минувшего. Так Аджеха взял первый ненастоящий дневник и, открыв его, опустил в чёрное блюдо. Раскрыл на середине и, выхватив взглядом ровные строчки о ни о чём, ударил одним камнем о другой. Ещё и ещё и так пока искра не перебежала на тонкие страницы пожелтевшей бумаги и те не вспыхнули оранжевым пламенем. Некоторое время Аджеха сидел на корточках и наблюдал как сворачиваются и чернеют страницы. Затем чёрным пеплом перемешиваются с огнём. Тогда же он открыл настоящий дневник. Прочитал первую попавшуюся строку:
«… высыпал иглы кустарника на снег и сказал: „Вот иглы. Их много. Разве есть между ними разница?“»
Перевернул страницу.
«Если Всё Одно, то что такое Я?»
Взял ручку из ниши в стене и внёс последнюю запись:
«Я помню всё, что было и попаду в Чертог».
А потом дописал.
«И я отомщу».
Истинные листы огонь принялся поглощать столь же стремительно, как и ложные. Дневник рухнул на всё ещё тлеющую золу предыдущего и вскоре огонь добрался до него и охватил целиком. В лицо дохнуло теплом, на кончиках пальцев остался тонкий серый след от пепла. Истинный и ложный перемешались в золе. Аджеха потёр один палец об другой и с задумчивым лицом ещё некоторое время наблюдал как догорает дневник.
После чего поднялся. Вот теперь всё.
Несколько послушников дождутся его у центрального входа и проследят, чтобы он отбыл в санях. Наставники будут наблюдать со стороны. Теперь же Аджеха не ускоряя шага шёл вперёд. Течение жизни в храме не изменилось. Не изменится оно и после тысячи таких новообращённых стражей. Только один их наставников возвышался над провинившемся послушником и молчал, пока тот опустив голову испытывал жгучий стыд и раскаяние. Мальчик не смог скрыть собственного горя оттого, что стал причиной разочарования наставника.
Готовая упряжка ждала у самого низа главных ступеней храма. Собаки, чуя долгий путь, поглядывали по сторонам. Стоящий впереди всех пёс с самым пушистым хвостом из всех, которые доводилось видеть Аджехе, пошевелил ушами, когда он проходил мимо. Отошли в сторону и покорно принялись дожидаться отъезда сопровождавшие нового стража послушники.
В санях его ждал меховой капюшон, запас воды, чтобы не пришлось добывать её в пути, и разведённой в воде муки, вяленое мясо и сушёные овощи. Ровно такой же паёк был и у погонщика. Да к тому же пару одеял на двоих. И еда для собак. Самого погонщика прежде Аджеха не видел. Видно, их нарочно вызывали издалека, чтобы послушники не смогли вписать тех в сферу своих личностных воспоминаний.
Сейчас для него погонщик был всего-навсего посторонним человеком. Функцией, выполняющей свои обязательства. Так же и погонщик должен был воспринимать его самого.
Мороз покалывал кожу в то время как холодные звёзды освещали снежную долину впереди и запах всего сразу: снега, ветра и долгого пути возбуждал сознание. Потому то псы принялись переступать с лапы на лапу, оглядывались на погонщика и снова обращали морды вперёд.
Только один раз тот бросил быстрый взгляд на стража, которого ему предстояло доставить в Чертог и сделав какие-то выводы, встал в упряжку.
— Эйа!
Заслышав приказ трогаться, собаки мигом рванули вперёд. Далеко-далеко на северо-востоке громоздились горные хребты. Через несколько же дней покажется и Великая Гора, равных которой нет на всех трёх континентах и даже на океаническом дне. Пока же её ещё не видно. Эта гора сама символ империи — такая же вечная и нерушимая.
Тонкая струйка дыма заставила Аджеху отвлечься от своих мыслей и скрыть улыбку. Это Паналык развёл костёр на ближайшем холме и таким образом простился со своим другом. В сердце Аджеха пожелал ему свободной доброй жизни и отметил, как приятно потеплело внутри. Вот уже и далёкий тонкий дым от костра скрылся с глаз, и упряжка оказалась одна посреди бескрайней заснеженной долины. Здесь не было ничего кроме льда и снега. Только ветер ещё иногда врывался, чтобы поднять непроходимую метель.
Сейчас же всё было тихо и спокойно. Лишь искрящийся плотный снег под санями и синева тёмного неба над головой. Уже сейчас Аджеха ощущал, что одеяла ему не понадобятся, костюм полностью регулировал теплообмен в организме. Не удивительно, что никто никогда не решиться открыто выступить против Чертога. Собери они даже армию — та не продержится и недели.
Первую остановку сделали когда собаки высунули языки. Погонщик принялся молча кормить и поить псов. Проверил каждую, и белую с чёрным пятном на шее потрепал по загривку. Ели тоже молча. Погонщик только и бросал хмурые взгляды вперёд пока методично жевал. Лицо у него было скупым на запоминающиеся черты. Только глаза казались цепкими и жёсткими.
Они проехали два поселения и ни в одном не остановились. Более того, они выбрали такой путь, где их не могли заметить люди. Вот тогда-то и пришло понимания для чего всё же одеяло могло понадобиться стражу учитывая наличие у того костюма. Погонщик подал Аджехе знак укрыться под тем и скрыть себя. Никто из простонародья никогда не видел как стражи попадают в Чертог. Им того знать и не полагалось.
Раз на два дня отдыхали в раскладывающейся палатке с подогревом.
Цели они достигли спустя неделю и половину дня, когда звёзды всё ещё ярко сияли на небе.
Население имперского города составляет почти пятьдесят тысяч человек. Вообразить подобное оказалось сложно. И то, фантазия уступала действительно в тысячи раз: не смотря на вечер, люди заполонили улицы. Все в светлых одеждах с отделкой из меха такого белого цвета, что сразу становилось понятно — такого попросту не существует в природе. Сапоги выше чем носят жители других городов. Этот город — самое сердце всей планеты. Дома ровными рядами выстраивались у таких же ровных гладких улиц. Как раз сейчас зажигались фонари и Аджехе стало любопытно — а согревают ли те. Свет фонарей освещал
