– Может быть, мне все-таки следует отложить этот вопрос до тех пор, пока мы не останемся вдвоем? – продолжал настаивать он.
– Нет, Казимир, – вставил Торис. – Я получил ответ на свой вопрос. К тому же для господина Люкаса было бы позором проделать весь путь от Скульда и получить от ворот поворот.
Торис прошел между Мейстерзингером и Люкасом, чуть не упал, запутавшись в свой длинной рясе, и поспешно подобрал ее полы. Казимир молча смотрел ему вслед. Когда дверь за жрецом тихо затворилась, он повернулся к Люкасу.
– Надеюсь, твое дело действительно важное.
С лица барда исчезла его хитрая улыбка.
– У меня не бывает не важных дел, – Люкас сунул руку себе в карман и, порывшись там, извлек некий деревянный предмет, похожий на обрезок доски.
– Я сегодня проходил по базару и встретил там старьевщика, который торговал разным старьем. Среди его барахла я нашел вот это…
Люкас небрежно бросил деревяшку на небольшой деревянный столик. Она скользнула по столешнице, и острые края предмета оставили на полированной поверхности тонкие царапины.
Это была маска Раненого Сердца, в которой Казимир выступал на турнире трубадуров.
– Упомянутый старьевщик сказал, что нашел эту безделушку в костровой яме возле амфитеатра. Он просил за нее шесть медных монет, – продолжал Люкас.
Казимир смотрел на закопченную маску, словно загипнотизированный ее насмешливым оскалом. Перья, некогда украшавшие ее сверху, сплавились от жара и превратились в черные шарики над черным лицом. Лоб над правым глазом был проломлен, и от этого усмешка неподвижного лица стала еще более безумной и дикой. Белая краска потемнела от огня и растрескалась.
Голос Геркона Люкаса заставил Казимира оторваться от воспоминаний.
– Я сумел выторговать ее у старого скряги за три медяка. На мой взгляд этой суммы вполне достаточно, особенно если учесть каким было твое прошлое.
– Что ты знаешь о моем прошлом? – спросил Казимир, отрывая взгляд от маски.
Выражение лица Люкаса стало серьезным.
– Мне известно только одно: волк спас тебя из приюта, волк спас тебя от Зона Кляуса, волк возвел тебя на трон и расправился с теми, кто мог помешать тебе править. Неужели ты не понимаешь этого сам, Казимир? Всем тем, что ты имеешь, ты обязан зверю, живущему внутри тебя. Та половина тебя, которая все еще остается человеческой, ничего для тебя не сделала. Когда ты пытаешься отречься от зверя, ты обращаешься в ничто. Только становясь зверем, ты можешь жить по-настоящему.
– Что побудило тебя произнести сию диатрибу? – прошипел Казимир.
– Только одно, – проворчал в ответ Люкас. – Вчера я узнал о твоей дурацкой помолвке с Юлианной. Что это с тобой, Казимир? Сдается мне, ты хочешь приковать себя к своей человеческой половине цепями брака. Неужели ты хочешь погибнуть сам и погубить девушку вместе с собой?
Казимир схватил со стола обугленную маску и посмотрел на нее еще раз.
– Это не мое прошлое, – сказал он. – Ты указываешь на мою тень и говоришь, что это – я сам.
Он положил маску на стол и показал барду испачканные сажей руки.
– Взгляни, на моих руках грязь, грязь моей тени. Я не могу смыть эту грязь, хотя я и пытался. Возможно, это окажется по силам Юлианне. Она – чистое и сильное человеческое существо, не тронутое…
Люкас схватил Казимира за волосы и гневно прокричал прямо ему в лицо:
– Забудь о Юлианне! Тень, это и есть настоящий ты, Казимир. В ней – все твое могущество. В ней – твоя жизнь! Отмени свадьбу, обуздай своего жреца, откажись от своей глупой человечности! Ты – зверь, и ничего больше в тебе нет! Кулак Казимира врезался в челюсть наставника, и тот упал на спину, смешно дрыгая ногами. Склонившись над ним, Казимир со злобой спросил:
– Как ты смеешь командовать мной в моем собственном доме?
– Не забывай о том, что я умею, – прорычал Люкас поднимаясь. – Не забывай о моем могуществе.
– Будь ты проклят вместе с твоим могуществом! – воскликнул Казимир, поднимая маску Раненого Сердца высоко над головой. – Это не я!
С этими словами он с силой швырнул маску на каменный пол. Обугленное дерево разлетелось вдребезги со звуком, с каким бьется очень толстое стекло. Мелкие щепки и легкие угольки полетели в разные стороны, оставляя на светлом полу черные грязные следы.
Казимир поглядел на дело рук своих и указал испачканным в саже пальцем на дверь.
– Убирайся отсюда, Люкас. Отныне ты не должен будешь появляться ни в этом зале, ни в моем совете, ни в моем Амфитеатре и ни в каком официальном собрании Гармонии. Я отказываюсь от твоей темной ночной жизни и отрекаюсь от волка в себе! Ступай!
Глаза барда, лишенные какого бы то ни было выражения, повернулись к юноше. Люкас надел шляпу и легко зашагал к двери. У самого порога он наступил каблуком на обугленную щепку от маски и медленно надавил, поворачивая ногу из стороны в сторону. Раздался противный сухой скрип.
– Даже боги не в силах изгнать из твоего тела и души чудовище, поселившееся там, Казимир. Ты говоришь, что отрекаешься от волка, но не тебе это решать. Некоторое время ты можешь притворяться обычным человеком, но это будет жизнь, полная лжи. Голод непременно проснется в тебе, Казимир. Ты убьешь снова, и, когда это случится, твое правление в Гармонии придет к концу.
Нарочито медленно Люкас отвернулся от Мейстерзингера, открыл дверь и вышел из комнаты.
– Доброго дня, псарь! – крикнул Геркон Люкас, прикрывая глаза от яркого полуденного солнца. Он сидел
