в кузов «Урала» и, отряхивая руки от пыли, собрались уже сделать ещё один рейс. Фёдор с Политычем как раз провывали в разбитую дверь связки удочек и коробки со снастью.
— О, порыбачим! — весело сказал Сева, принимая от Фёдора, стоящего в дверях, коробку.
— Тащи в грузовик! — бросил ему Срамнов. — ГТСка уже забита!
Аслан заглянул в задний отсек вездехода и присвистнул.
— Мама моя!
— Да закрывай двери, Аслан! — махнул рукой Фёдор. — Туда больше птичкин хер даже не засунуть! Хватайте вон остальной ништяк, что Политыч вытаскивает — и в кузов его волоките. Заканчиваем тут!
Сева с Асланом подхватили добро, стоящее у входа в торговальню, и переговариваясь, напрвились на другую сторону улицы — к грузовику. Вытирая пот со лба, повесив свой плащ на руку, к Срамнову подошёл Степан Политыч.
— Ну что, Федя, неплохо сходили вроде.
— Не то слово, Политыч. Знатно. На следующей неделе повторим.
— Думаешь?
— А чё откладывать-то? Вон ещё сколько всего. — обвёл рукой вокруг Федя.
— Ну, я-то — только «за». Мне оно ведь как — нет ничего милее, добро-то собирать.
— Другой раз по-крупному пойдём, Политыч. — поделился планами Федя. — Охраны больше возьмём, пусть Сашкины оболдуи с техникой разбираются. Попов с собой прихватим — не фиг им по лесам нечисть гонять. Я думаю, под такое дело вот что Рускову предложить: на пару-тройку дней лесные и полевые работы заморозить, и вертухаев оставить на Селе по-минимуму. На всякий случай. Народ собрать — дровяных, техов. Пусть тащут ништяк и технику оживляют. Дровяным и так халява на подходе — вон, харвестер. А мы тем временем, усилимся ещё пятью — семью мужиками посообразительнее и город основательно прочешем. На мой взгляд — в городке спокойно, а то, что Машка про духов говорит, ну и что? Где их, духов, нет? Везде полно. Главное, до темноты отсюда выйти в поле. Ты вообще, Степан Политыч, что про Машу-то думаешь?
— А что тут думать, Федь? — ответил Политыч, раскуривая сигарету. — Чудная она какая-то. Что ни спросишь — ответить нормально не может. Всё с рыву — с бесу… В глаза не смотрит. Нехорошая это всё херня, сынок. Сам-то как думаешь?
— Да тоже не в восторге, Политыч. — прикурив от его сигареты и отодвинув ботинком чей-то позвоночный столб с рёбрами в сторону, присел на корточках на место где он лежал, Фёдор. — Это Ванька с ней всё носится, как дурак со значками. Но вот что скажу тебе, Политыч: неспроста это всё с ней так. Чё-то знает она, однозначно, чувствует… А поведение такое херовое — потому что баба. У них всё через жопу ведь. И логика, и поведение.
— Это точно ты говоришь. Только вот… Я за руку её давеча взял, когда помогал в вездеход-то забираться. И ты знаешь: холоднющая ручёнка-то, что у мертвеца. Аж противно…
— Во-во. И я это тоже замечал!
— И я тогда подумал, Федь, грешным-то делом: а ну как Вдова она?
— Да ну, Политыч! — хмыкнул Фёдор. — Это ты загнул — Вдова. Вдова-то — она ведь что из себя представляет, как мы знаем? Как призрак — только наоборот. Те вроде как — души без тела, а Вдова, она напротив — тело без души. И на Селе уже — сначала она. Не, Политыч, это херня всё, что ты говоришь…
— А ты подожди старика-то лицом в говно окунать, Федь. Мы ведь про Вдов-то только теоретически знаем, а сами-то не встречали — Бог миловал. — присел с ним рядом Политыч. — На Колдуйском-то хуторе помнишь что вышло по самому началу?
Фёдор кивнул — случай был известный и страшный, фактически единственный случай встречи со Смертной Вдовой. Тогда, через несколько месяцев после того, как Началось, ночью на Село прибежал окровавленный, трясущийся мальчик и дрожа, как осиновый листок, рассказал что, пару месяцев назад колдуйские старухи, бродившие в лесу по грибы, нашли и привели на хутор молодую женщину. Поселили у сердобольной бабульки в хате, откормили и обогрели. Только за всё время, что была она на хуторе ни единого слова из неё не вытянули — всё молчала. Списали на послевоенный шок — мало ли, чего с ней могло такого случится, что онемела девка. И вот ночью она вырезала весь хутор — да как! Голыми руками, закатив глаза, разрывала мужиков пополам! Вон какая силища-то! А с виду — покойница, ни дать, ни взять. А мальчонке погадить ночью припёрло, он и пошёл в туалет на огород. И через сердечко в двери видел, как всё оно было. Дед-то, рассказывал он, с топором выскочил. А та, словно призрак, по воздуху летала — ногами земли не касаясь самой. Деда на глазах на куски разорвала. А мальчонка — огородами, да на Село. Так на следующий день охранные с отцом Феофаном и кем-то ещё из клира наведались на хутор. Всё в кровище, тела на куски разорваны. Никого живых не оставила — а ведь хороший хутор был, Колдуевский. Так и остался мёртвым с тех пор…
— Ну, а раз помнишь — то думай. — продолжал Политыч. — Колдуевский-то случай единственный, а остальное только то, что люди говорят. А ты ведь сам знаешь, Федя, говорят — что кур доят. А мы вроде как это всё на веру принимаем. А так нельзя. Поэтому получается, что отталкиваться в этом вопросе можно нам только от колдуевского случая. И то зыбко — живых-то не осталось, всё со слов мальчонки того. А ему со страха и померещиться могло, да и ночь на дворе стояла… Два факта всего, да всё с его слов: мужиков на куски разрывала и по воздуху летала. А сразу в нежить записали: Смертная Вдова, вон как. А мальчонка-то тот и ещё рассказывал: вроде как баба та людей шугалась, в глаза не смотрела, и тоже — холодная была, словно покойница.
— Помню, Политыч, точняк. Было такое. А пацанчик-то этот теперь где, не знаешь?
— Как же — знаю. — кивнул головой Политыч. — В церковном приюте живёт, в «грибной» бригаде работает.
— Получается — надо будет потолковать с мальцом по возвращению.
— И потолкуем, от чего не потолковать. — согласился старик. — А пока — следить внимательно надо за ней. Чтоб на глазах была. А тебе, Федя — задача особая: Ване всё объяснить. Это, я знаю, непростой разговор выйдет — да только больше некому.
— Вот блин. — сплюнул Срамнов, чётко представив себе, как отреагирует его друг на такую подачу. — Значит ты, Степан Политыч, всё-таки худое в Нашей Маше подозреваешь?
— А как, Федя? — развёл руками Политыч. — Больно уж много всего тут сходится. Оно, может, и нет никаких Вдов-то. А может и есть… Только гадать-то тут не годиться, а разобраться невозможно на раз. А с мальцом-то, Федя, поговорить надо. Не отлагая. А всё же я думаю: что-то не так с нашей девкой. Не люблю, знаешь ли, догадки я всякие…
— Ну, добро, Степан Политыч. — хлопнул по коленям Фёдор, оглядываясь на идущих к ним весёлых Севу и Аслана. — Берём на заметку этот момент и изучаем — насколько это возможно вообще. В натуре — ни хрена мы не знаем про Вдов этих, только гадаем. Выдастся минутка — с нашими сперва посоветуемся. Ну, а Вано — это на мне…
Подойдя к беседующим Феде и Политычу, Аслан и Сева, раздвинув валяющиеся под ногами костяки, присели рядом и закурили.
— Мы там разложили всё аккуратно в кузове, Федь. — доложил Аслан. — Вон, солнце уже где. Едем уже? А вы тут о чём гаварите?
— Да вот про Смертных Вдов разговор зашёл.
— Свят, Свят еси! — махнул руками Сева. — Нашли о чём потрещать!
— А повод-то есть, Сева. — парировал Срамнов. — Только об этом, мужики, давайте потом потрещим. А сейчас, Аслан, заводи ишака — рванём дальше по улице, поглядим что там дельного ещё. Зафоткаем и на карте отметим. Навигашку-то попробуй включить — чем чёрт не шутит, может заработает.
Аслан завёл вездеход и Фёдор с Севой залезли на крышу. Медленно, размалывая в муку останки погибших, машина тронулась дальше по улице. Фёдор фотографировал технику, дома, магазины, а Сева наносил точки на карту. В дальнейшем, на следующий рейд предстоит спланировать действия в городе так, чтобы соблюсти максимальную эффективность, что бы рейдеры, действующие на месте, не тратили время впустую и каждый знал — где он должен быть и что делать. Дальше по улице отметили магазин автозапчастей — первый кандидат на будущую мародёрку, несколько шмотошных торговален и продовольственных.
