— Так вот, и еще ты должна придумать что-то для полицейских, на случай если они выйдут либо на водителя лимузина, который вез тебя домой…
— Мануэль. Его звали Мануэль.
— …либо на таксиста, который привез тебя к «Бродяге» в субботу утром. Не думаю, что кто-нибудь додумается связать тебя со Штрельке, если не всплывет один из твоих документов, но когда все станет известно, шуму будет много, и нельзя рассчитывать, что расследование никак тебя не коснется. — Чуть подавшись вперед, Бетси легонько коснулась Тесс выше левой груди. — Однако я очень рассчитываю, что ты позаботишься о том, что все это никак не коснется
Разумеется, нет. Никоим образом.
— Ну что бы ты могла придумать для полицейских, а? Нечто убедительное, но без моего участия. Давай же, ведь ты — писательница.
Тесс на минуту задумалась. Бетси ее не теребила.
— Я могла бы сказать, что после моего выступления Рамона Норвил посоветовала мне срезать путь по Стэг-роуд — это вполне соответствует истине — и что, остановившись по дороге перекусить, я вспомнила, что проезжала мимо «Стэггер инн». Решила вернуться, немного выпить и послушать музыку.
— Так, хорошо. Там играли…
— Я знаю, кто там играл, — сказала Тесс. Похоже, действие «новокаина» заканчивалось. — Я познакомилась с какими-то ребятами, мы хорошо выпили, и я решила, что слегка перебрала, чтобы садиться за руль. Ты в этой истории не фигурируешь, поскольку по ночам не работаешь. А еще я могла бы сказать…
— Ладно, мне вполне достаточно. Как только у тебя появляется вдохновение, тебе все удается. Только не увлекайся слишком.
— Не буду, — пообещала Тесс. — Возможно, этого мне и рассказывать-то не придется. Стоит полиции узнать про братьев Штрельке и их жертв, она пойдет по следу матерых убийц, а не по следу хрупкой дамы- писательницы вроде меня.
Бетси Нил улыбнулась.
— «Хрупкой дамы-писательницы» — твою мать! Да ты еще кому угодно фору дашь. — Тут она заметила на лице Тесс тревогу. — Что такое? Что-то
— Копы ведь
— Он тебя с «резинкой» насиловал?
— Нет! О Господи! Когда я добралась домой, его гадость все еще была у меня и на ногах, и внутри. — Ее передернуло.
— Значит, и других он поимел так же. Там хватит улик. Копы смогут все увязать. Если эти мерзавцы действительно избавились от всех твоих документов, ты выйдешь сухой из воды. А беспокоиться по поводу того, на что ты никак не сможешь повлиять, бессмысленно, правильно?
— Да.
— Ну а ты… ты ведь уже больше не планируешь, вернувшись домой, резать себе в ванне вены, а? Или использовать эту последнюю пулю?
— Нет. — Тесс вспомнила, каким приятным был ночной воздух, когда она сидела в кабине пикапа с дулом «лимоновыжималки» во рту. — Нет-нет, со мной все будет в порядке.
— Тогда тебе пора. А я еще немного посижу здесь.
Тесс начала было подниматься, но вдруг вновь опустилась на скамейку.
— Мне необходимо кое в чем разобраться. После всего этого ты становишься соучастницей. Почему ты идешь на такое ради едва знакомой женщины? Ради женщины, с которой просто случайно повстречалась?
— Ты поверишь, если я скажу, что все из-за того, что моя бабуля любит твои книги и была бы очень расстроена, если бы тебя посадили в тюрьму за тройное убийство?
— Пожалуй, нет.
Бетси немного помолчала. Она взяла свою крем-соду, но тут же поставила банку на место.
— Женщины повсюду подвергаются насилию, и ты не единственная такая, правда?
Правда. Тесс все понимала, однако ей от этого было не легче. Не станет ей от этого легче и ждать результатов анализа на СПИД.
Бетси улыбнулась. Ничего милого и обаятельного в этой улыбке не было.
— Женщины во всем мире подвергаются насилию. И женщины, и девочки. У кого-то из них наверняка есть любимые мягкие игрушки. Одни погибают, другим удается выжить. Как думаешь, многие выжившие заявляют о том, что с ними случилось?
Тесс покачала головой.
— Я тоже не знаю, — сказала Бетси. — Но есть данные Национального центра информации о жертвах преступлений — я справлялась в «Гугле». Если верить этим данным, шестьдесят процентов подобных преступлений остаются безнаказанными. Три из пяти. Думаю, цифра занижена, но как докажешь? Все труднодоказуемо, если ты не на уроке математики. Доказать факт насилия практически невозможно.
— Как это с тобой случилось? — спросила Тесс.
— Отчим. Мне было двенадцать. Он приставил мне к лицу нож для масла. Я боялась пошевелиться, мне было страшно. Когда он кончил, рука с ножом дернулась. Наверное, это произошло случайно — кто знает?
Левой рукой Бетси оттянула вниз нижнее веко левого глаза и подставила под него правую ладошку — стеклянный глаз выкатился прямо в руку. Слегка красноватая пустая глазница будто бы с удивлением взирала на мир.
— Боль была такая, что… вряд ли ее можно описать. Мне это показалось концом света. Ну и кровищи, конечно, море. Мать отвезла меня к врачу. Она велела мне сказать, что я бежала в чулках, поскользнулась на кухонном линолеуме, который она только что натерла мастикой, полетела вперед и — глазом прямо об угол столешницы. Она сказала, что врач будет разговаривать со мной наедине и что она полагается на меня. «Я понимаю, он сделал с тобой что-то жуткое, — сказала она, — но, если об этом кто-то узнает, винить будут меня. Прошу тебя, детка, сделай это ради меня, а уж я позабочусь, чтобы с тобой больше ничего подобного не случилось». Вот я так и сделала.
— Но это повторилось?
— Еще раза три-четыре. И я не шевелилась, поскольку не могла рисковать своим одним- единственным оставшимся глазом. Послушай, мы ведь уже все обсудили или еще нет?
Тесс хотела было приобнять Бетси, но она отпрянула.
— Не надо, — сказала Бетси.
— Но…
— Знаю-знаю, ты сердечно благодарна, женская солидарность, сестринская поддержка и все такое прочее. Просто я не люблю, когда меня обнимают, вот и все. Так мы закончили или нет?
— Закончили.
— Тогда ступай. И еще: я бы по пути домой выкинула оружие в реку. Кстати, ты свою исповедь сожгла?
— Да, можешь не сомневаться.
Бетси кивнула:
— А я сотру то, что ты наговорила мне на автоответчик.
Уходя, Тесс все же раз оглянулась. Бетси Нил все еще сидела на лавке. Глаз она уже вставила на место.
48
